– Как здорово, что ты пришел меня проводить. Спасибо! – разулыбалась я.
– Ты улетаешь, – хрипло произнес он. – Вернешься?
В этот момент в его глазах я разглядела то, что ускользало от меня все эти дни: прикидывалось то долгом перед дядей, то дружеским расположением, то своеобразным кавказским представлением о справедливости. Вне всякого сомнения, мальчишка влюбился в меня со всей пылкостью юности. «Бедный мальчик, мне так жаль», – едва не сказала я. Но удержалась, сообразив, что смертельно оскорблю его, мужчину, воина, защитника униженных и оскорбленных, поэтому лишь дотронулась до его жестких спутанных волос, улыбнулась и пообещала:
– Вернусь. Конечно, вернусь.
А уже через час в самолете и думать забыла о неразделенных чувствах юного горца.
Впрочем, через полгода я действительно вернулась. Очень хотелось ощутить тепло родного дома, насладиться красотой родного языка. В какой-то момент в Америке я испугалась того, что начинаю мыслить на англо-русском. Когда пожилой турист-соотечественник спросил меня, как добраться до центра, я начала, весьма тщательно подбирая слова, отвечать ему по-русски, мысленно переводя свою речь на английский. Именно тогда я поняла – пора домой. И вскоре ступила на родную, усыпанную мелкой белой крупой позднего ноября землю. Проехалась в такси по любимым даже и в неказистом ноябрьском обличье московским улицам, попросила притормозить у станции метро, чтобы купить в знакомой палатке усыпанных маком бубликов, которые так приятно есть прямо на улице, и наконец оказалась в родном дворе.
По возвращении я решила наведаться к моим чеченским друзьям, вручить им скромные американские презенты, ну и просто повидаться со смешными мальчишками. Явилась без звонка, нагруженная подарками. Дверь мне открыл Дени.
Я едва успела произнести «Привет!», как в то же мгновение оказалась прижата к его мускулистой груди, ощутила его дыхание на моей щеке, его губы на моих губах.
– Лихо, – выдохнула я, пытаясь высвободиться. – Ты всех старых знакомых так встречаешь?
Мальчик же вцепился в меня, словно боялся, что я ускользну, как ночное видение, гладил волосы, плечи и твердил:
– Ты вернулась! Вернулась!
Дени ухаживал за мной с дешевым провинциальным шиком, действовал по понятиям. Эти приемы еще с юности были мне хорошо знакомы: влетающий во двор лоснящийся в лучах солнца «Мерседес», немыслимые золотые побрякушки, которые я стеснялась носить, – слишком уж дешево они выглядели.
