Ему нравилось работать в Кассовом Отделе. Ему нравился мистер Уоллер. Работа была легкой, а когда он все-таки допускал промахи, седобородый терпеливо исправлял их, а не использовал в качестве рычагов, чтобы зашвырнуть его в кабинет мистера Бикерсдайка, как не упустили бы случая поступить главы некоторых отделов. Кассир словно бы проникся симпатией к Майку, а Майк, как было ему свойственно, когда люди проявляли к нему дружелюбие, оборачивался к ним наилучшими своими сторонами. Майк, безмятежно спокойный, не подозревающий никаких подвохов, был совсем не похож на Майка, ощерившегося всеми своими колючками.
Псмит тем временем изнывал. Неслыханно, сказал он, чтобы человека лишили доверенного секретаря, даже не спросив у него разрешения.
— Это причиняет мне величайшие неудобства, — сообщил он Майку, меланхолично забредя в Кассовый Отдел как-то днем в период затишья. — Мне тебя не хватает на каждом шагу. Твой острый ум и готовность посочувствовать были для меня бесценны. А где я теперь? В темнице. Только что я развил мысль, не лишенную блеска. Сообщить ее было некому, кроме неофита. И я сообщил ее ему, а дурень только рот разинул. Говорю вам, товарищ Джексон, я чувствую себя, подобно льву, которого лишили его львенка. Я чувствую себя, как Маршалл, если бы с вывески их магазина убрали Снелгрува, или, как мог бы почувствовать себя Гайд, проснувшись поутру и обнаружив, что Парка с ним больше нет. Товарищ Росситер делает, что может. Мы все еще скорбно поминаем «Манчестер Юнайтед» — вчера в первой же кубковой игре они вылетели, и товарищ Росситер носит траур — но это совсем не то. Я пытаюсь работать, но и это бесполезно. Меня влекут от гроссбуха к гроссбуху, чтобы рассеять мою печаль. И когда добиваются от меня улыбки, полагают, будто я забыл. Но я не забываю. Я сломленный тростник. Новый образчик, которым заменили тебя, так близок к Пределу, как мне еще не доводилось видеть. Природная язва. Ну-ну, мне пора. Товарищ Росситер ждет меня.
Преемник Майка, юнец по фамилии Бристоу, постоянно погружал Псмита в меланхолические размышления. Худший его недостаток — исправлению не поддающийся — заключался в том, что он не был Майком. Другие же — в теории поддающиеся — были многочисленными. Покрой его одежды ввергал в ужас чувствительную душу Псмита, стоило ему взглянуть на нее. Тот факт, что неофит носил съемные манжеты, которые перед началом работы снимал и складывал глянцевитой пирамидкой на конторке перед собой, не являлся доказательством врожденной порочности характера, однако не мог не восстановить против него Старого Итонца. Согласно философии Псмита человек, надевший съемные манжеты, преступил предел человеческой терпимости. Вдобавок Бристоу щеголял черными усиками и кольцом, а это, как Псмит указал Майку, ставило последнюю точку.
