— Имеет ли моя шляпа достаточно траурный вид и похожа ли на креп нижняя часть с приподнятым ворсом? Дело в том, что твой дядя, а мой брат Жером из Канкаля, умер; и мне сегодня надо идти на его похороны, а это требует больших расходов; надо потратиться на дорогу, надо купить креп на шляпу, и всего для одного раза, потому что я, слава Богу, не настолько глуп, чтобы носить траур по смерти человека, не оставившего после себя в наследство ни гроша!
Я никогда не видал дяди Жерома, но слыхал о нем от матери, что это был бедный и несчастный человек. Я также знал, что они росли вместе с дядей Симоном и были почти однолетки. И теперь меня страшно возмутило то равнодушие, с которым он относился к его смерти.
Положим, такое отношение к людям со стороны дяди для меня было не ново, я видел его жестокость и бессердечие чуть ли не на каждом шагу. Ведь деревенский стряпчий и пристав судебный — это человек, который является свидетелем всяких бед и всяких перемен со своими односельчанами, тем более что дядя был еще и банкиром или, вернее, ростовщиком в Доле. Я невольно присутствовал при всех его переговорах с клиентами, и он удалял меня из комнаты только в исключительных случаях, когда решались какие-нибудь выходящие из ряда вон важные дела.
Никогда я не видал его растроганным несчастьем ближнего; к слезам и мольбам он оставался глух и нем, как истукан, а если слезы и просьбы начинали ему надоедать, он вынимал часы и клал их рядом с собой.
— У меня нет больше времени для разговоров, у вас есть что-нибудь сказать мне деловое, я к вашим услугам, но имейте в виду, что каждый час моего времени стоит четыре франка. Теперь четверть первого, угодно вам продолжать?
Такое отношение к бедным людям часто меня возмущало до глубины души, но я не смел вмешиваться. Первый раз, когда я не вытерпел и осмелился вступиться за одного бедняка, я за это жестоко поплатился своими боками.
Вот как было дело: дядя купил с аукциона старинное аристократическое имение, купил он его за бесценок и отделывал теперь дом заново; он ездил туда лично следить за работами почти каждый день и возвращался поздно вечером. Однажды в субботу, в его отсутствие, пришел каменщик, который производил все ремонтные работы в доме; он очень удивился, застав меня одного, потому что дядя сам назначил ему этот день и час для сведения счетов.
Трафарен — так звали каменщика — остался ждать; прошел час, другой, третий, а дяди все не было, он вернулся домой только к 8 часам вечера.
