— Давай, давай, однако, некогда! Быстра нада! Олень совсем зазяб. Кушать хочет. Бежать хочет! Быстро надо, — заторопил он меня, заметался по избе, что-то разыскивая.
Степа был заметно навеселе, но от посожка отказался.
— Непьющий, — сказал он и откровенно дыхнул на меня легким запашком недавно выпитого спирта. — Бежим!
Мороз под пятьдесят. Деревья над Авлаканом будто бы остекленели. Кажется, крикни в эту безмолвность — и мигом рассыплется мир на тысячи звонких льдинок.
Пар от нашего и оленьего дыхания висит позади длинной-длинной нетающей полосой. Точно так же высоко в небе оставляет за собой след самолет.
Степа иногда останавливает оленей, и мы осторожно обламываем с их ноздрей и губ лед.
Пробежали высокий окатистый холм, густо поросший лиственницей, елью и березой, с лысой вершиной. Место это зовется Крест. О нем Степа рассказал легенду.
Давно-давно с первым льдом направился в тайгу жадный купец, решил опередить своих конкурентов: «Всю пушнину заберу, в барыше буду». Да только встал на пути Авлакана могучий холм. Бросились на него стрежневые волны, начали льдины на берег выпирать. Захороводилась вокруг вода, закрутилось крошево. Сверху еще льдины сбежали, заторило ледоход, река силу набирать стала. И в самую круговерть с крошевом и льдинами занесло купеческий шитик. Опрокинуло, раздавило, как гнилой орех. Купец тонуть стал. Был он мусульманин, стал на помощь аллаха призывать, не помогает аллах — не слышит.
Взмолился купец: «Помоги мне, русский бог, коли аллах не слышит! На холме тебе крест поставлю». Но и русский бог купца не услышал. Он уже ко дну пошел, да увидел его с берега эвенк-охотник. Спас купца. Говорил ему: «В тайге человек к человеку идет. Человек человеку помотает. Будешь так жить — хорошо будет. Нет? Не поможет тебе ни аллах, ни бог».
Купец охотника выслушал, ухмыльнулся. Крест все-таки на холме поставил — большой, деревянный. А вот человеку навстречу никогда не ходил. И погиб скоро: съел его амака, а крест сгнил и рухнул.
Синяя, безмолвная ночь. Старый месяц умер, новый еще не народился. Звезды осыпали небо, теплятся, перемигиваются, путаются в рогах оленей. Молоденький олененок жмется к моим нартам, заглядывает в лицо, отогревая его своим дыханием.
Мороз крепчает. И звон конгилона наполняет всю ночь.
— Эй, паря, — кричит Степа, — однако, курить надо, кровь греть надо! — Он останавливает оленей.
Закуриваем.
— Степа, а ты можешь спеть песню каюра? Свою песню эвенка?
