— Ну, скоро? — простонала Геля, зажмурившись. — Когда же?
Анатолий Михайлович сказал: «Сегодня», но это было так неопределенно, так растянуто во времени. Можно и не дожить… Неужели только после обеда?! Смерти подобно. Чем занять это ожидание? О чем думать, чтобы не сойти с ума?
«Не о чем волноваться, — пыталась убедить она себя. — Доктор у меня — самый лучший. Он сказал, что все прошло хорошо. И у артиста тоже. Разве можно не верить ему?»
…Первый взгляд на себя — через вуаль. Ей показалось, будто из зеркала на нее взглянула «Неизвестная» Крамского. Она даже протянула руку, чтобы тронуть холодное стекло, убедиться, что это не холст, не чья-то бездарная подделка шедевра, на репродукцию которого Геля с детства могла смотреть, не отрываясь, боясь издать звук.
— Неужели это я? — прошептала она и потянулась уже к лицу — проверить: правда ли больше нет этого ужасного носа, делавшего ее похожей на беднягу карлика из знаменитой сказки. Вуаль послушно облепила маленький, ровный нос, и Геля едва не всхлипнула от радости.
Но Медведев мгновенно отрезвил ее:
— Работа еще не закончена. Если взглянешь на себя без вуали, еще разревешься, чего доброго. Угревая сыпь пока на месте, ее скальпелем не срежешь.
— Да, я помню про лазер, — торопливо заверила его Геля.
— Хорошо, что помнишь. Не торопи события. Всему свое время.
— Нет, что вы! Я не тороплю. Спасибо.
Он улыбнулся, встав у нее за плечом, и сказал, обращаясь к отражению:
— Когда ты увидишь себя в следующий раз, тогда и будешь меня благодарить. Сейчас ты еще не понимаешь — за что.
* * *
В душе посмеиваясь над собой, Изольда Федченко признавала, что напоминает ту царицу из сказки Пушкина, которая не расставалась с заветным зеркальцем. Боже, сколько радости таилось в этом застывшем озерце, заключенном в безвкусную витую рамку — зеркало она выпросила у медсестры. Почему своим не запаслась, ведь понимала же, что без него не обойтись? Суеверный страх помешал, а вдруг у хирурга руки не из того места растут? На что потом любоваться? Или зеркало в стену запустить, чтоб самой еще и осколки собирать, в каждом отражаясь безбожно изуродованным лицом?!
— Обошлось, слава Богу, — пробормотала Изольда, разглядывая свою вернувшуюся юность.
Часы полной эйфории, когда она в одиночестве плакала от счастья, любуясь собой (даже повязки и синяки ее не смущали), и грозилась в пространство: «Ну, я вам теперь устрою!» — уже прошли. Теперь Изольда всматривалась в новые черты своего лица, в обновленные линии, которые были все-таки не совсем такими, как в ранней молодости. Она с трудом узнавала себя, но это лицо все равно радовало ее.
