— Кто читает?
— Литвинов.
— Литвинов читает, скорей идемте, мы опоздаем.
— Еще не началось.
Толпа бросилась в залу. Коридоры опустели.
— Вы тоже здесь?
— Да.
— В штатском?
— Я с военной формой распростился. — Карл Константинович в штатском старом костюме, какой-то нескладный и неузнаваемый.
Борины глаза удивленно раскрываются.
— Совсем?
— Совсем.
— Почему это?
— Да так. Потом расскажу подробнее. История одна. Это грустно.
— Что?
— Да все. Однако, идемте, уже началось.
Я пою, и мне море вторит.
Я плыву, и волна горит.
Забываю последнее горе,
Забываю, что сердце таит.
И вокруг заходящие волны
И вокруг — печаль, испуг.
Я неясным восторгом полный
Целую пальцы рук…
И опять зеленая пена.
И вокруг — печаль моя.
Я люблю. Ты любишь. Измена.
Чья любовь? Моя? Твоя?
Вдруг резкий свист оглашает залу.
— Это безобразие.
— Глупо.
— Не прерывайте, не прерывайте.
Несколько человек из близких к Литвинову окружают эстраду и аплодисментами стараются заглушить свист и крик. В зале волнение. Звонок председательствующего жалобный и заглушаемый звуками голосов. Боря усиленно аплодирует, стоя у самой эстрады. Бледное, растерявшееся лицо Литвинова выражает беспомощность.
— Тише, тише, дайте слово автору.
На эстраде опять Литвинов.
— Мне грустно, что таким скверным способам вы выражаете порицание стихам. Здесь свобода слова, каждый может критиковать, но не свистеть.
— А вы не читайте ерунды!
— Тише, тише не прерывайте.
— Я кончил.
Опять взрывы рукоплесканий и… оглушительные свистки.
К Боре подходит Траферетов.
— Вашему любимцу не везет.
— Ах, оставьте. Вы еще смеетесь.
— Да я не смеюсь.
— Не мешайте, я сейчас буду выступать.
— Вы говорили хорошо. Но не в этом главное. Лицо ваше изумительно выразительное.
— Вы смеетесь?
— Нет. Нет. Что вы?
— А я думал всегда, что я уродик.
— Вы-то?
— Да, я.
— Оставьте. Я не мог оторваться от вашего лица. Знаете, Литвинов, ваши стихи меня волнуют, они музыкальны и красивы. Вас не все понимают. Тем более, я ценю таких, как вы.
— Не говорите мне этого.
— Отчего?
— Как вам сказать? Вы меня, может быть, и так поймете.
— Нет. Нет.
— Тогда слушайте, только не сердитесь. Вы мне не можете доставить того наслаждения, о котором я мечтаю. Вы слишком далеки от меня.
— Я?
— Ну, словом, я бы вас не мог полюбить.
(Пауза.)
— С чего вы взяли? Мне совершенно не нужна не дружба ваша, не любовь.
— Тем лучше.
— Почему он вам не нравится?
— Кто?
— Вы же понимаете. Литвинов.
— Потому что нравитесь вы.
— Это каламбур?
— Нет. Это жизнь.
— Что это с вами? Вы серьезно?
