— Приедете?
— Приеду.
— Честное слово?
— Честное слово.
— Ну, смотрите, не надуйте меня, я буду огорчен и рассержен в противном случае, — Борис посмотрел на бледное с насмешливо темными глазами лицо и запечалился. — А вдруг…
— Да нет же, я говорю вам.
Цепкие, длинные пальцы сжали Борису руку.
На вокзале, как в городе завоеванном.
— Правда, Верочка, я удивил?
— Что ты, дурашка, ты ангел, ангел прямо.
— Нет, я это знаю. Не всегда, конечно, но все-таки. Сегодня устал, по земле шел… и хандрю.
— Я тебя вылечу. И скоро, скоро. Картолины тут. Теннис у них и земляника чудная.
— Старшая Кирочка — душончик. Ты влюбишься непременно. Две младших — ну, те так… Но, вот еще кузина к ним приехала, та совсем особенная с братом военным.
— Мама! Дина! Кого я привезла с собой. Посмотрите, совсем как большой.
— Я уже, правда, совершенно большой.
— Нет, нет, ты маленький, маленький, ты должен быть маленьким, понимаешь?
Балкон весь съежился. И всё меньше стало.
— Мамочка, а ты все та же, а Волик, где он, мой любимчик маленький?
— Верочка, скажите, вот тот уж маленький, несомненно, а я большой.
— Сколько вам лет?
— Мне девятнадцать, т. е. собственно двадцать, или двадцатый, как говорят.
— Но это не все равно.
— У меня сын покойный был бы в ваших летах. Я был учителем здесь, недалеко от города, когда принесли его шестнадцатилетним, весь красный был, в крови и снегу. Его друг, Траферетов, был в классе с ним, забавлялся ружьем и в грудь, прямо в грудь.
— Как Траферетов?
— Трафетеров, Леша Траферетов.
— Я немного знаком с ним. Он скоро приехать должен сюда.
— Ну да что же, разве он виноват? Его руками Бог управлял, так надо значит. А у меня он один был.
— Кто?
— Сын, говорю, один был. Вы на каком?
— Курсе?
— Нет, факультете?
— Филологическом.
— Не знаю, какой бы он избрал. Ведь он один у меня был.
— Плей!
— Рэди!
— Боря, внимательнее. Вы, как изваяние.
— Быстрее двигайтесь. Ай-ай-ай, из-за вас мы проиграли партию. Уж не будьте бякой.
— Лили, Лика — он сегодня немного не в духе, не особенно его терзай.
— Вот бы мне такую сестру, как Вера, ваша — оберегательную, а то моя больше мучает меня.
— Ложь! Ложь! Я всегда за тебя заступаюсь. Вы не верьте ему, Борис Арнольдович. Кроме того, он военный, сам должен, правда?
— Что должен сам?
— Сам, сам должен воевать, ну и вообще… Ты не понимаешь ничего.
— Ах, отстань.
— Плей!
— Рэди!
— Сетти, сетти, я больше не играю.
— Вера, ты с кем?
Дома все так ясно и правильно. Отец в разъездах, а когда дома, в кабинете с зелеными шкафиками и полками под цвет обоев, мама на кухне. Верочка — вот та немного покуролесить любит, и не всегда обычно. Волик пузатик суров и серьезен. Только, когда щекочат его, смеется и плачет вместе, и руками пухлыми трогательно разводит.
