Итак, гулко лязгнул неизбежный литературный штамп — и в следственный изолятор был помещён третий задержанный, взглянув на которого Пётр и Славик малость ошалели, ибо им оказался не кто иной, как Сергей Овсяночкин. Под левым глазом руководителя литературной студии неспешно дозревал небольшой синяк, а по правой щеке пролегала свежая царапина.
«Неужели с допроса?» — потрясённо подумал Пётр.
Более осведомлённый Славик, разумеется, так плохо о своих сослуживцах не подумал (бьют чисто, без синяков), но озадачен был не меньше маститого собрата по перу.
В свою очередь, вошедший уставился на обоих сокамерников, затем открыл рот и в грубой нецензурной форме, неожиданной в устах лирического поэта и редактора детского журнала «Кренделёк», выразил злобное изумление.
— За что, блин, сидим? — ядовито полюбопытствовал он, вновь перейдя на относительно литературную речь.
— Я — маньяк, — грустно представился Пётр. — А Вячеслав — не знаю. Наверное, мой сообщник…
— Какой ты, блин, маньяк? — жёлчно отозвался Овсяночкин. — Маньяк нашёлся! Это я — маньяк, а ты… — Не договорил и, болезненно морщась, принялся ощупывать нижнюю челюсть.
Картавость его после безвинно принятых побоев заметно усилилась. Кроме того, от поэта явно несло спиртным. Из запоя Сергей, надо полагать, так и не вышел.
— Баба на бильярде, — расстроенно сообщил он, осторожно дотронувшись до царапины на щеке, — хуже, чем баба на корабле. Детей рожай! Ужин мужу готовь! Нет, блин, прутся на бильярд…
Затем узники обменялись горестными историями.
И пусть то, что произошло с Сергеем Овсяночкиным, послужит вам уроком: играя в «американку», он имел неосторожность поправить противника, дескать, говорить следует не «киём», а «кием», за что хлёстко получил в ответ совершенно безнравственную рифму к одному из этих слов. И нет бы ему прикусить язык — не удержался поэт, подначил, да ещё и под руку:
«А ну как маньяк услышит?»
Партнёр поперхнулся — и скиксовал.
«Сам ты маньяк!» — в сердцах бросил он, после чего все в бильярдной, в том числе и девушка за соседним столиком, невольно прислушались к их разговору.
На свою беду именно в этот миг Сергей поймал кураж: с треском положил дуплет, потом свояка в среднюю лузу и, завершив партию авантюрнейшим абриколем, стал на радостях говорлив.
«А что? — молвил он, победно опершись на кий. — Почему бы не допустить, блин…»
И — походя, играючи — выстроил общую теорию маньячества, о которой столь долго мечтали криминалисты. Был ли тому причиной талант Сергея Овсяночкина (сказано же, что фантастика есть продолжение поэзии иными средствами), или же долгое потребление спиртных напитков аптекарскими дозами и без закуски, но речь его прозвучала настолько убедительно, что присутствующие оцепенели, а он, дурачок, этим спасительным мгновением не воспользовался.
