— Это он меня тайха искал, потому сидел. Голишав меня искал. Неделя назад эта дела бил.
— Во-он что!.. — охотник бросил прихлебывать чан. И удивился: — Как же он мог твое стадо найти?
— Сам не мог, Архангела мог. Архангела сказал: два неделя тайха бродил, искал меня.
— Значит, они вдвоем с Архангелом были? — нахмурился хозяин.
— Три человека бил, не два — три. — Матвей показал Леону три скрюченных коричневых пальца и запыхал трубкой.
— Третий высокий? — спросил Леон, имея в виду долговязого геолога Федора Воробьева из партии Голышева.
— Високай, високай, — закивал Матвей. — А фамиль не знаю.
— О чем же они спрашивали? Поди, старая песня?
— Старый, старый песня! — махнул рукой Матвей. И зачастил словами, явно копируя присущую Голышеву быстроту речи — «Где твой брат Павел самарёток брал, где солятой жилка? Вспоминай, вспоминай, ми бляготарить хорошо будим».
— Что ж ты мне утром этого не сказал? Когда я в поселок ехал? — с досадой спросил Леон.
— Ты не спросил, я не сказал. Я давно сабил эта дела, — ответил Матвей, все еще посмеиваясь оттого, что так славно сумел скопировать речь Голышева.
— Ясно, Матвей, все ясно: я не спросил, ты не сказал, — хмуро проговорил хозяин. И после того как помолчал и отхлебнул из кружки, спросил: — Ну а если бы ты знал, где брал золото твой брат Павел, показал бы геологам место?
— Как не показал? Канешна! — живо отозвался Матвей. — Мне солята не нада, — тьфу этат камень! Павел солята любил, потому погиб. Жадный бил, секрет делал. Никому не сказал секрет: жина своя, дочка своя не сказал. Тьфу этат солята!
— А тайги тебе не жалко, Матвей? — снова, помолчав, спросил Леон. — Ты бы одно место показал, а я другое, пришли бы добытчики, вырубили тайгу, котлованов нарыли, наставили бы свои промприборы, рыбу в реках извели. Мало они дырок в тайге оставляют? А пожары какие от их электролиний, от замыканий? Это в нашей тайге тихо, а в других местах все лето тайга горит, звери гибнут, олени, ягель выгорает. А какое-же оленю житье без ягеля?
— Э-э, тайха большо-ой!.. Многа-многа тайха, многа ягель. Все огонь кушать не можит!.. — Старик даже глаза прикрыл, представив себе, сколь необъятна тайга.
— Всему конец может быть: и тайге, и ягелю, — вздохнул хозяин. И прибавил: — Глупый ты, Матвей, это уж точно, что глупый.
— Глюпий, глюпий Матвей, — нараспев подтвердил тот, сидя по-прежнему с закрытыми глазами. — Нельзя тайха горел, нельзя ягель горел.
— Вот и поговори с тобой! То можно, то нельзя…
