В Германии, однако, ситуация складывалась другая. К концу двадцатых годов мы перекупили завод Лоренца. В результате потери прав на патент «Филипсу» разрешалось производить там только 30000 радиоприемников в год — цифра незначительная до смешного. Поэтому мы продали завод Лоренца компании ITT. В период промышленного бума в 1928 году мы приобрели завод Кёргера в Берлине, производивший токарные станки. В то время мы остро нуждались в разного рода инструментах и деталях к ним, которые и стали производить на кёргеровском заводе до начала в 1931 году депрессии, когда нужда в них отпала и завод снова сосредоточился на производстве токарных станков. Там работали превосходные конструкторы. Токарные станки Кёргера считались лучшими в Европе. Когда, после 1932 года, русские увеличили темпы своей индустриализации, они разместили на кёргеровском заводе огромные заказы и всегда своевременно их оплачивали. Но после войны Кёргер остался в так называемом русском секторе оккупации. Так что этот завод пополнил собой список хорошо известных предприятий, отнятых у «Филипса» без всякой компенсации.
В предвоенные годы наши лаборатории получили большое количество патентов, позволивших нам начать выпуск самой разнообразной продукции. Значительное число новых изделий попадало в сферу наших профессиональных интересов — к примеру, пупиновские катушки. В Голландии их у нас покупало только министерство почты и телеграфа. Продать министерству в Гааге первую пупиновскую катушку стоило мне огромных трудов! В то время у «Филипса» еще не было репутации надежного производителя такого рода оборудования. Пришлось, демонстрируя терпение святого, высиживать бесконечные переговоры и снижать цену до такого предела, что я уже сомневался, не в убыток ли нам эта сделка. Вот тут-то я и вспомнил с раскаянием, как сам терзал поставщиков в бытность свою на артиллерийско-техническом заводе!
Наши натриевые дорожно-осветительные лампы также получали признание. В 1935 году мы с отцом ездили во Францию на открытие новой системы освещения дорог в Невере, где пробный, в несколько километров, отрезок скоростного шоссе Париж — Ницца был освещен так же, как и шоссе, соединявшее Амстердам и Харлем в Голландии.
Мы также были первыми в области телевидения и, надо сказать, вложили в это дело большие деньги. Мы отдавали себе отчет в том, что до некоторой поры ничего с этого не получим, но предчувствие говорило нам: за телевидением будущее, оно способно заменить радио. Уже в 1937 году мы продали наши первые телевизионные приемники в Великобритании — именно с тех пор все и началось. В том же 1937 году Давид Сарнофф, тогда президент NBC и «Радио корпорейшн оф Америка», спросил меня: «Ну что, Фриц, как ты думаешь, когда телевидение придет в Америку?» О войне мы тогда не думали, поэтому я назвал ему 1942 год.
