— Счастье — не в обладании, а в предвкушении, — сказал он собравшимся перед ним офицерам. — Здесь, на краю империи, мы не могли ожидать ничего, так что насладимся тем немногим, что у нас есть.
Легат поспешно занес слова императора в свиток.
— Человек, которого боги наделили столькими достоинствами и добродетелями, заслуживает большего, — льстиво проговорил Помпей. В конце концов, насколько почетной будет его отставка, зависело от благоволения императора.
— Человек, которого боги наделили подобной властью, предпочел бы остаться в Риме, губернатор. Однако я этого не сделал — следуя как велению долга, так и собственному желанию. Не так ли, Флор?
Голова придворного поэта и по совместительству шута поспешно закивала и тут же снова спряталась в складках тяжелого плаща, отчего его комичная фигура почему-то напомнила императору промокшего и иззябшего крота.
— Мы рады разделить с тобой все тяготы, цезарь, — прокаркал Флор, постаравшись вложить в эту фразу всю ту искренность, на которую он сейчас был способен. — Кстати, у меня как раз сложились стихи, воспевающие твое несравненное мужество.
Лица придворных льстецов, гурьбой толпившихся вокруг императора, расцвели сияющими улыбками. Однако брови Адриана насмешливо поползли вверх.
— Неужели? Какой сюрприз! Ничего не может быть приятнее, чем услышать из твоих уст очередной перл остроумия!
— Они пришли мне на ум неожиданно, повелитель, словно щедрый дар богов. Я назвал их «Мольба Адриана».
— Вот как? Ну что ж, давай послушаем, какой премудростью одарили тебя боги, о мой жирный Флор.
Точно актер на сцене, поэт драматическим жестом сорвал с себя плащ и отшвырнул его в сторону, выпрямился — даже привстав на цыпочки, бедняга едва доставал макушкой до груди стоявшего позади него центуриона — и высоким, пронзительным голосом провыл:
О боги, молю вас! Не хочу быть императором!
Шататься по Британии, увязая по колени в грязи.
Или торчать в зловонной Скифии, глядя, как мерзнет моя порфироносная задница…
О всемогущие боги, избавьте меня от этого счастья!
Отвесив глубокий поклон, Флор снова укутался в свой плащ. Вокруг раздался громкий рев и одобрительный хохот. Один трусливый Помпей побагровел при таком оскорблении, нанесенном императорскому величию. Кроме него, казалось, столь злая и едкая сатира никого особо не удивила. Ближайшие сподвижники Адриана, по-братски разделявшие с императором все тяготы походов, тоже до смерти устали от бесконечных марш-бросков и отсутствия какого-либо уюта и ничуть не меньше его самого соскучились по дому. Грубоватые, изрядно сдобренные солью шутки наподобие этой помогали им не сходить с ума.
