— Следующий возьму завтра. В сущности, я ничего не ем — никакой настоящей еды. Я просто высыплю это в стакан с дистиллированной водой, если она у тебя есть.
— Да брось ты. — Джесси указала на стол со свечами, на пышущую жаром плиту, на еще недоделанные канапе. — Ты должна поесть, — сказала она. — Зря я что ли зажарила пять корнуоллских цыплят? Ты только посмотри — там целая цыплячья братская могила.
Джесси махнула рукой в сторону кухни, где, готовые к употреблению, задрав кверху миниатюрные ножки, лежали маленькие цыплята в абрикосовой глазури. Поскольку Джесси и Нина были одни, хозяйка не стала утаивать, что на несколько часов запоздала с подготовкой к празднику, в связи с чем ей пришлось исключить из меню пару-тройку блюд, и тем не менее она каким-то чудом сумела приготовить вполне пристойный ужин. После этого признания Джесси снова стала уговаривать Нину:
— Ты должна, просто обязана хоть немного поесть.
— Да не беспокойся ты так, — утешила ее Нина. — Я с удовольствием посмотрю, как едите вы. Роль наблюдателя на этом празднике жизни меня вполне устраивает.
Сияющий вид Джесси навел Нину на мысль о любовном приключении, и она сочла, что будет вполне уместно рассказать подруге и о своем свидании с дундуком. Но сперва Нина подошла к разделочному столу и начала машинально нарезать сырые овощи. Ей уже доводилось помогать Джесси, и она знала, что делать.
Разрезая сочные маленькие помидорки, Нина бесконечно нахваливала подругу: бывший чердак выглядел потрясающе — и как только Джесси этого добилась? Такие прелестные гирлянды, а старинная колыбель — просто находка.
Потом состоялся печальный, но неизбежный диалог о самочувствии Миры Московиц.
— А как твоя мама?
— Без изменений.
В устах Нины фраза «без изменений» означала «все еще умирает», и Джесси восприняла это как сигнал: ее подруга пришла сюда, чтобы хоть на пару часов забыть о смертельной болезни матери, ведь сегодняшний вечер был посвящен новой жизни и старым добрым денькам.
Нина думала почти о том же: какое облегчение она ощутила, оказавшись здесь. Она почувствовала, как ужас приближающейся смерти ее матери постепенно отступил, словно бы Нина спряталась в святилище жизни. Теперь драма Нининой жизни могла протекать за пределами этого дома — там, далеко-далеко на севере, в высотном здании, уже окутанном снегом. Болезнь, смерть, старость… призраки, облаченные в развевающиеся снежные одежды, оставались там, сосланные, все равно что в Сибирь, в промерзший Бронкс, пока Нина наслаждалась короткой передышкой в кругу друзей на юге, в Нохо.
