Она попросила, чтобы Нина тоже спела ей в ответ, и Нина, обладающая хорошим голосом, запела: «Rushinka mit mandlin». Изюм и миндаль.
Напевая свою песенку, Нина пыталась подражать интонациям Миры. «Rushinka mit mandlin…», сладкое угощение — изюм и миндаль… Она пробовала имитировать мягкость маминого голоса, нежность, с которой та описывала любимое лакомство своего детства. Сколько же времени прошло с тех пор, как Мира пела Нине эту песню? Кажется, это было так давно, что и не вспомнить — когда. Само чувство, скрытое в этой песне, сладость того изюма и вкус того миндаля казались оставшимися в далеком прошлом, давно ушедшими, устаревшими. Вероятно, безмятежная любовь тоже давным-давно вышла из моды и теперь выглядит так же странно, как чехлы для мебели и мастерицы, их пошившие…
Тут Нина испугалась, что может заплакать (маме не следует это видеть). Она встала, пошла на кухоньку и помыла посуду. Сиделка должна была вот-вот подойти. Нине потребуется час, чтобы добраться до Джесси, а потому ей лучше начать собираться прямо сейчас. Она принюхалась к кухонным запахам и почувствовала какой-то крепкий аромат. Ай-ай-ай, она же забыла (а вдруг и у нее начинается fergessen?), что поставила в духовку шоколадный торт без муки, а с тех пор прошло уже почти полчаса. Это был дружеский вклад Нины в сегодняшнее празднование: она сама вызвалась принести десерт.
Она заглянула в духовку — и правильно сделала: торт уже стал коричневым и поднялся высоко над краями формы для выпечки. Нина схватила одну из маминых прихваток (конечно же, сделанную собственными руками Миры) и достала суфле из духовки, стараясь действовать осторожно, чтобы, не дай бог, его не тряхнуть. Она тут же испытала чувство гордости: торт получился красивый, с равномерно выпуклой поверхностью, с нужным числом бороздок и пузырьков. Он поднялся как нужно и держался на должной высоте.
Чем больше Нина сидела на диете, тем больше ее увлекала еда. Однако она не нарушала диеты: нет, она утоляла свой аппетит, готовя для других. Это суфле было последним в изысканной серии тортов и пирожных, которые она извлекла из духовки. Теперь она стряпала по нескольку раз в день, готовя все те блюда, которые когда-либо нравились Мире: коричневые чоленты,[25] куриный бульон, приправленный укропом, нежные креплах.[26] Вот и сегодня она терла морковку для любимого маминого гарнира, для так называемого цимеса. Нина подала его маме на ланч, ожидая восторженной реакции и надеясь на еще одну ритуальную шутку: «Ай, и зачем ты все это делаешь? Зачем весь этот
