Он встает, направляется к комнатному бару. О'Нил вынимает пистолет.
Старик усмехается, открывает бар, наливает рюмку коньяка и залпом выпивает ее. Нам не предлагает. Потом возвращается к своему креслу.
- Если я вас правильно понял, - говорит он и смотрит на нас не мигая, - вы решили сделать свой маленький личный бизнес? Так? Вы забываете мое имя, а я выдаю вам за это премию. Сколько, позвольте узнать?
- Десять тысяч монет! - выпаливает О'Нил.
Теперь в глазах нашего собеседника я читаю откровенную жалость.
- Да, - произносит он задумчиво, - мелко плаваете, без размаха. Десять тысяч монет! За это и машины приличной не купишь. Наверное, только начинаете?
Я растерян. Он что, не понимает? Может, он хочет, чтобы мы увеличили нашу ставку вдвое-втрое? Может, у него какая-то тайная мысль?
О'Нил медленно краснеет, лицо его, и без того цвета спелого помидора, становится багровым. Это значит, что его охватывает ярость. Лишь бы он все не испортил.
- Какое это имеет значение, - поспешно говорю я, - начинаем не начинаем? Если вы оцениваете наше доброе к вам отношение дороже, мы весьма вам благодарны, не откажемся.
- Я действительно оцениваю доброе ко мне отношение много-много дороже, тянет он, словно читает нам нотацию, - только не ваше. Ясно? Только не ваше! Он тоже начинает злиться, теперь я вижу, что он с трудом сдерживается, пальцы его судорожно теребят пояс халата. - Не ваше! А кое-кого куда выше, куда выше! Если голову задерете, то не увидите. Ясно? - Ярость овладевает им все больше и больше, он начинает краснеть. - И не для того я плачу десятки тысяч, чтоб какие-то мелкие шантажисты, какие-то вонючие ищейки, какие-то, какие-то... он задыхается, подыскивая слова, - инспекторишки десятого разряда вламывались ко мне со своими нахальными требованиями! Нет уж избавьте! Если б у вас хватило ума доложить вашему начальству, черта с два вы бы посмели ко мне явиться! Сейчас же вон, иначе я позабочусь, чтобы вас послали патрулировать мусорные свалки. Вон! Сейчас же! Ясно? Он встает, нажимает кнопку звонка. В дверях появляется молоденькая служанка.
- Проводите этих, этих, - он все же пересиливает себя, - господ!
Мы сидим молча, пораженные этой сценой. Всего мы могли ожидать, но не такого. И постепенно я тоже начинаю ощущать поднимающуюся во мне ярость. Ах мерзавец! Он платит нашему начальству тысячи и тысячи, а нам отказывает в грошах да еще выкидывает за дверь! Мерзавец! Но и начальники хороши, отправляют нас под выстрелы разных бандитов, а когда мы такую вот крупную дичь ловим, так стоп-стоп - она неприкосновенна! Она платит налог за свою неприкосновенность. Только не нам, с нас хватит и пуль, а господам начальникам. Неужели и нашему?
