Запустив пальцы в ее растрепавшиеся шелковистые волосы, он поднял ее голову вверх.
— Четыре гора тому назад я пытался убедить себя, что это не так, но ни одну женщину я не хотел так сильно, как тебя. — Его дыхание стало неровным.
— Но ты же не… — И все, что она не могла заставить себя выговорить, отразилось в ее потемневших глазах. «Ты же не любишь меня, даже не уважаешь» — вот что она должна была сейчас произнести. — Мне нужно нечто большее… — дрожащим голосом прошептала она.
Он опытной, ласковой рукой взял ее груди, сразу напрягшиеся под его прикосновением.
— Ты должна делать то же, что и я… готовиться к тому, что можешь получить от меня, и забыть обо всем остальном, — хрипло произнес он.
— Но мне нужно…
— Вот… вот что тебе нужно! — Без всякого предупреждения он поцеловал ее с такой дикой, властной силой, что весь окружающий мир как будто растворился и она погрузилась в горячую сладкую тьму.
Жаждущий прикоснуться к ее нежному небу язык Винченцо проник между ее губ. Маршу била неистовая, лихорадочная дрожь, а он притянул ее еще ближе к себе, одновременно раздвигая ей бедра, так что она очутилась на коленях, верхом на нем. От неожиданности она замерла, но Винченцо, положив свои сильные руки ей на бока, со стоном наслаждения удержал ее на месте, в то время как его рот со все возрастающей жадной страстью впивался в ее губы.
Одним этим поцелуем он зажег в ней огонь, пылавший жарче адского пламени. Она растворилась в нем без следа. Затвердевшие соски терлись о его широкую грудь, жесткие завитки его волос кололи их нежную плоть, причиняя ей сладостную боль. Каждой частью своего тела она ощущала исходящий от него жар, а когда он двинулся, Марша поняла, что он готов ее взять. Ощутив бедром горячую твердость его члена, она громко застонала. Мир взорвался, закружившись ослепительными искрами, и рассыпался в прах. Теперь на свете оставались только они двое.
— Сейчас для нас существует только это, — хрипло пробормотал Винченцо, запуская пальцы в ее волосы и запрокидывая ей голову, чтобы видеть лицо. — И не говори мне, что тебе этого мало. Боже мой… целых три недели я не прикасался к тебе! Мучил тебя, мучился сам. Ты этому рада?
— Нет… — прошептала она, утопая в омутах его глаз.
Приподнявшись, он как-то особенно нежно начал покусывать ее покрасневшую и набухшую нижнюю губу. Ее опять бросило в дрожь, а он со сдавленным стоном, с напряженными как канаты мышцами, поднял ее над собой, отыскивая между ее бедер жаркое и влажное устье ее плоти. У Марши вырвался громкий крик, по всему телу прошел спазм экстаза. Это была сладкая мука, приятнейшая на свете пытка.
