Сева указывает на икону. Старухи вразнобой закрестились, благоговейно зашелестели, роняя одно лишь слово:
— Спаситель… Спаситель…
Икона снимается, идет по сморщенным, огрубелым старушечьим рукам, вызывая почтительно-скорбные вздохи:
— Спаситель… Спаситель… Спасибо ему, спас нас…
Мы не спрашиваем: от чего именно этот Спаситель спас их? Никто из них об этом не задумывался. Спас — об этом говорят предания, пришедшие от бабок и прабабок. Спас — и все тут.
Но минута вздохов и благочестивого умиления проходит, наступает шумное старушечье собрание с повесткой дня: отдавать «для науки» Спасителя или не отдавать? Впрочем, вопрос уже решен — все за то, чтобы отдать, но как удержаться от шумного восхваления наших добродетелей?
Снова со вздохами и крестными знамениями икона переходит из одних узловатых рук в другие, снова умиленные возгласы — «спас нас», наконец попадает в руки Севы. Тот поспешно развязывает мешок, вынимает рубаху и бережно завертывает в нее подарок, затем робко и почтительно предлагает деньги.
И опять шум и горячий спор: брать или не брать? С одной стороны, святыню продавать не полагается, с другой же стороны — это не продажа, икона подарена, о деньгах никто и не думал упоминать. Брать или не брать деньги?.. Они могут пойти на богоугодные дела — свечей купить, на нужду кому ссудить. Шум, разгоревшись, постепенно стихает, с общего согласия приходят к решению: взять деньги!
Однако при выходе из часовни кой на кого, а, кажется, больше всех на Акимовну, снова находит запоздалое сомнение:
— Не на смех ли все-таки берете нашего Спасителя? Вдруг да как нехорошее вы задумали?..
Но на этот раз нам ответить проще, мы резонно возражаем:
— Ведь если б посмеяться хотели, мы бы это и до вас успели сделать. Не спросясь, взяли бы икону и унесли с собой.
Наш ответ подчистую снимает всякое подозрение. Весь старушечий клуб в восторге, бурное ликование стоит вокруг нас.
— Ведь правда, взяли бы и ушли себе…
— Да что мы им? Разве бы нас послушали?
— Нет, родные мои! Они ждали нас, ждали!
— Честь честью попросили!..
— Вот ведь неверующие, а, по всему видать, добрые люди.
Мы, забравшие икону, становимся героями минуты — к нам повернуты доброжелательные лица, нас прославляет хор голосов. И нас трогают простота, душевная чистота этих пожилых женщин, их детская непосредственность, их наивная радость по поводу того, что встретились не с хамоватыми, а с людьми, еще не потерявшими совесть.
Дружно, возбужденно, весело провожают они нас через мост, ласково напутствуют в путь:
