Впрочем, сейчас не время заниматься талмудическими тонкостями. Несомненно одно: угроза, причем та же самая, нависла и надо мной, и над Шатцем. Достаточно глянуть на его физиономию. Он перепуган до смерти. Я попытался спокойно поразмыслить. Не думаю, чтобы Лили каким-то концом была в этом замешана. Она со мной уже покончила. Все, что я могу теперь ей предложить, это духовное утешение. Флориан? Да нет. Уж на что на что, а на душу ему глубочайшим образом наплевать.
Шатц схватил меня за руку.
— Отпусти, дубина! Для нас свинья нечистое животное.
— Хаим, поймите, не время нам ссориться. Тут есть тип, который пытается нас пришить.
— Какой тип? Где?
— Мы не можем его видеть. Мы внутри него.
Я еще пытаюсь хорохориться:
— Что за бред вы несете? Опять начался приступ?
— Хаим, я уже двадцать лет хожу к психоналитикам. Я знаю, что говорю.
— Уж не думаете ли вы, будто я не знаю? Думаете, мне неизвестны ваши подленькие попытки избавиться от меня…
И тут я заткнулся. Бог ты мой! Он прав.
Шатц глянул на меня:
— Теперь понимаете?
Я огляделся. Лес Гайст по-прежнему залит светом, но в этом могла быть и издевка. Лили полулежит на скале и ласково поглаживает ее: нежность камня к камню. Флориан сидит рядом с ней и читает какую-то книжку из «Черной серии»[34]. Небо, похоже, выглядит вполне нормальным, пустым. Флориан закрывает книжку, берет номер «Плейбоя» и начинает его перелистывать. Как все истинные профессионалы, он непрестанно изучает анатомию. Откуда-то издалека донесся звук рога. Этот незримый рог был единственным подозрительным элементом. Фаллический символ? Кой черт, с чего это мне пришла в голову такая мысль?
— Это порочный тип, — плаксиво протянул Шатц. — От него можно ждать чего угодно.
Я промолчал.
— Хаим, мы попали в подсознание сексуального маньяка.
Я продолжаю молчать как рыба, пытаясь сохранять спокойствие. В мире, который ожидает собственного сотворения, все возможно. В темноте может происходить мелкое шарлатанское творение любой сволочной пакости. Однако сама мысль, что я, вполне возможно, являюсь простым психоаналитическим элементом, невыносима для меня. И тем не менее, чем глубже я вдыхаю, тем больше убеждаюсь, что пахнет все это весьма скверно, а чем скверней это пахнет, тем вероятней становится возможность, что мы имеем дело с подсознанием. Кстати, от всего этого — виновность, еврей, нацист, небытие, импотенция, фригидность, небесный бык — на тысячу лье воняет душой.
— Он пытается выблевать нас, — прошептал Шатц.
