— Нет. Это американский писатель?
— Да. Так вы его знаете?
— Никогда не слыхала. Просто звучит по-американски.
— Даже с такой фамилией, как «Лондон»? — улыбнулся я.
— Да, мистер Кантуэлл, даже с такой фамилией.
— Сэдлер, — поправил я.
— Слушайте, хватит уже, — взорвалась она. Лицо стало гневным, замкнутым, и она хлопнула обеими ладонями по столу. — Хватит меня поправлять. Я этого терпеть не могу.
Я заморгал, не в силах придумать, как поступить. Я совершенно не понимал, как мы зашли в такой тупик. Может быть, это случилось уже в тот день, когда я взял перо и написал: «Дорогая мисс Бэнкрофт! Вы меня не знаете… я был другом Вашего брата Уилла». А может, и еще раньше. Во Франции. Или еще раньше. В Олдершоте, в тот день, когда я вытянул шею, стоя в строю, и поймал взгляд Уилла. Или он поймал мой взгляд.
— Простите. — Я нервно сглотнул. — Я не хотел вас обидеть.
— Может, и не хотели. Но обидели. И мне это не нравится. Вы Сэдлер. Тристан Сэдлер. Совершенно незачем мне об этом все время напоминать.
— Простите, — повторил я.
— И перестаньте все время извиняться, это ужасно раздражает.
— Я… — Мне удалось вовремя остановиться.
— Да, да.
Она барабанила пальцами по столу, глядя в пепельницу, и я знал, что где-то в глубине души она гадает, будет ли это ужасным нарушением этикета — вытащить недокуренную сигарету из пепельницы, очистить обгорелый конец и снова зажечь. Я тоже посмотрел на сигарету. От нее оставалось больше половины, и это казалось ужасным расточительством. На фронте недокуренная половина сигареты ценилась почти так же, как возможность поспать несколько часов в одиночном окопе. Сколько раз я растягивал даже крошки табака — любой нормальный человек выкинул бы их на улице, ни секунды не думая, — на долгие часы.
— А что… что вы любите читать, мисс Бэнкрофт? — спросил я наконец в отчаянной попытке спасти положение. — Романы, я угадал?
— Почему это? Потому что я женщина?
— Ну… да. То есть я знаю, что многие женщины любят читать романы. Я сам люблю.
— Но вы мужчина.
— Да, действительно.
— Нет, я не люблю романы. Если честно, я их никогда не понимала.
— В каком смысле?
Даже интересно, что именно может быть непонятным в идее романа как таковой. Конечно, есть писатели, которые закручивают сюжет самым невероятным образом, — и многие из них посылают рукописи «самотеком» в «Уисби-пресс». Но есть и другие, взять хотя бы Джека Лондона, — они дают читателям такой отдых от невыносимого ужаса существования, что их книги — словно дар богов.
