Но Браге больше интересовали новости. Поэтому он нетерпеливо перебил:
— Так что же случилось со Страдой?
— Да со Страдой ничего, — Гайек понизил голос, — но он привез из Италии известие, что в Риме в конце февраля этого года сожгли Джордано Бруно.
Все как-то сжались, словно костлявая рука смерти прикоснулась и к ним. В глазах у присутствующих застыл ужас.
— Неужели правда?
— Возможно ли это?
Первый вопрос задал Браге, второй — Кеплер. Известие о сожжении Джордано Бруно относилось к ним непосредственно — ведь они были лично знакомы с ним.
— К сожалению, это правда, — ответил Гайек, и в его голосе, как и в голосе его друзей, слышалось волнение. — Страда видел своими глазами, как сожгли Бруно на площади Цветов.
— На площади Цветов, — повторил Есениус в наступившей тишине. — Он и сам был такой нежный и хрупкий, как цветок. Но в хрупком теле обитал могучий дух. И я его знал. Он читал лекции у нас в Виттенберге.
— Бруно останавливался и у нас в Праге, я с ним беседовал о звездах, — прошептал Бахачек и замолчал, мысленно представив себе это красивое бледное лицо с глубоко сидящими мечтательными глазами, взгляд которых постиг даже то, что еще не видело ни одно человеческое существо. В этой благородной голове родились идеи, вызвавшие смятение всего научного мира.
— «Вселенная бесконечна, и бесконечность мироздания является свидетельством всемогущества божьего. Для божьей доброты и могущества было бы недостойно сотворить лишь один-единственный мир, если бог может создать бесчисленные и бесконечные миры. Именно поэтому я утверждаю, что существует бесчисленное множество мировых систем, подобных нашей Земле. Землю я считаю такой же звездой, как Луну, как планеты и превеликое множество звезд, из которых каждая в отдельности имеет собственную систему. Это безграничное множество небесных тел в беспредельном пространстве образует бесконечную Вселенную, являющуюся бесконечной в двух направлениях: бесконечна ее величина, беспредельно и число мировых систем, из которых она состоит…» — так Кеплер, словно про себя, повторял смелые идеи Джордано Бруно о многообразии Вселенной.
Это был удивительный монолог, произнесенный в совсем не подходящем для этого месте — в бане, где среди самых будничных забот и развлечений остальных посетителей пять ученых мысленно проследили жизненный путь своего покойного друга, яркий и непродолжительный, как путь метеора.
Первым опомнился Браге. Взглянув на своих задумавшихся собеседников, он настойчиво спросил у Гайека:
