Мы с Хеймитчем оба вглядываемся в лицо Делли. Это что, шутка? По ее словам выходит, у меня почти не было друзей, потому что я всех отпугивала своей исключительностью. Неправда. У меня не было друзей, потому что я не умею дружить. Просто Делли смотрит на меня сквозь розовые очки.
— Делли всегда думает о людях лучше, чем они есть, — говорю я. — Вряд ли у Пита могут быть связаны с ней какие-то плохие воспоминания. Нет, постойте. В Капитолии. Когда я солгала, что не знаю безгласую девушку. Пит выручил меня. Сказал, будто она похожа на Делли.
— Да, помню, — подтверждает Хеймитч. — Хотя не знаю... Это ведь было неправдой. И Делли там близко не было. Не думаю, что такая ерунда может перечеркнуть детские воспоминания.
— Особенно если они связаны с таким приятным человеком, как Делли, — говорит Плутарх. — Надо рискнуть.
Плутарх, Хеймитч и я идем в комнату рядом с палатой Пита. Там уже толпится десяток экспертов, вооруженных ручками и блокнотами. Стекло, прозрачное только с одной стороны, и микрофоны позволяют нам незаметно наблюдать за Питом. Он пристегнут к кровати. Не вырывается, однако его руки постоянно нервно двигаются. Выражение лица более осмысленное, чем когда он пытался задушить меня, но оно чужое.
При виде открывающейся двери его глаза расширяются, будто от ужаса, затем взгляд становится растерянным. Делли идет вначале робко, затем, приблизившись к Питу, улыбается совершенно непринужденно.
— Пит, это я, Делли. Помнишь меня?
— Делли? — Кажется, атмосфера немного разрядилась. — Делли. Ты?
— Да! — с облегчением произносит она. — Как ты себя чувствуешь?
— Ужасно. Где мы? Что произошло?
— Самый ответственный момент, — волнуется Хеймитч.
— Я приказал ей ни словом не упоминать ни о Китнисс, ни о Капитолии, — говорит Плутарх. — Посмотрим, какая будет реакция на воспоминания о доме.
— Ну... мы в Тринадцатом дистрикте. Теперь живем здесь, — говорит Делли.
— То же самое мне говорили те люди. Но я ничего не понимаю. Почему мы не дома?
Делли закусывает губу.
— Там... стало опасно. Я тоже очень скучаю по дому. Только что вспоминала, как мы с тобой рисовали мелом на мостовой. У тебя здорово получалось. Помнишь, как ты на каждом камне нарисовал зверюшек?
— Да. Поросят, кошек, всех, каких знал... Ты что-то сказала... про опасность?
Я вижу, как на лбу Делли выступил пот.
— Да... там нельзя было оставаться.
— Держись, девочка, — шепчет Хеймитч.
— Не бойся, тебе здесь понравится. Все очень добры к нам. Всегда есть еда, и чистая одежда, и в школе гораздо интереснее.
