Зажмуриваю глаза, чтобы мысленно проследить ее путь, будто на охоте. Вот она слышит рев сирены, бросается помогать пациентам. Кивает, когда ее отправляют в убежище, потом вдруг задерживается на лестнице. Обеспокоенная. Но чем?
Я открываю глаза.
— Кот! Она вернулась за котом!
— О нет! — восклицает мама. Мы обе знаем, что я права. Мы проталкиваемся через поток людей, пытаясь выбраться из бункера. Солдаты по обеим сторонам от входа вращают металлические колеса, и толстые створки дверей медленно съезжаются. Почему-то я уверена, что, как только вход будут загерметизирован, ничто в мире не заставит солдат его открыть. Возможно, это даже не в их власти. Без разбора расталкиваю людей и кричу, чтобы подождали. Расстояние между створками неумолимо сокращается до ярда, потом до фута; остается только пара дюймов, когда я просовываю в щель руку.
— Откройте! Выпустите меня!
Солдаты в растерянности немного поворачивают колеса в обратном направлении. Недостаточно, чтобы я могла пролезть, но, по крайней мере, пальцы останутся целы. Я пользуюсь шансом и просовываю в отверстие плечо.
— Прим! — ору я наверх. Мать уговаривает охранников, а я пытаюсь протиснуться дальше, — Прим!
Наконец я ее слышу. Едва уловимый звук шагов по лестнице.
— Мы идем! — доносится голос сестры.
— Не закрывайте! — Это голос Гейла.
— Они идут! — говорю я охранникам, и они приоткрывают двери еще чуть-чуть. Я стою между створками, боясь, что иначе их закроют. Вот и Прим, ее щеки раскраснелись от бега, на руках она держит Лютика. Затаскиваю ее внутрь, следом бочком протискивается обвешенный вещами Гейл. Створки смыкаются с громким категорическим лязгом.
— О чем ты только думала? — Я со злостью встряхиваю Прим за плечи, потом обнимаю, сдавливая между нами Лютика.
— Я не могла его бросить, Китнисс, — оправдывается Прим. — Во второй раз. Ты бы видела, как он бегал по комнате и орал. Он вернулся, чтобы защищать нас.
— Ладно, ладно. — Я делаю несколько вдохов, чтобы успокоиться, размыкаю объятия и поднимаю Лютика за шкирку. — Надо было утопить тебя, пока была возможность.
Кот прижимает уши к голове и вытягивает лапу. Прежде чем он успевает зашипеть, я сама шиплю на него. Его это, похоже, сбивает с толку. Шипение кот всегда считал своим личным способом выразить презрение. В отместку он испускает такое жалобное «мяу», что сестра сразу же встает на его защиту.
— Ну же, Китнисс, не надо его дразнить, — говорит она, забирая кота обратно на руки. — Он и так весь испереживался.
