с фотографиями мамы, Прим и Гейла внутри, серебряный парашют с трубочкой, чтобы добывать живицу, и жемчужина, которую Пит подарил мне за несколько часов до того, как я взорвала силовое поле. Тюбик с мазью у меня забрали. Для госпиталя. Лук и стрелы тоже. Оружие выдают только охранникам, остальное хранится в арсенале.
Я шарю по дну ящика и достаю подарок Пита. Потом усаживаюсь по-турецки на кровати. Касаюсь губами гладкой переливчатой поверхности жемчужины. Как ни странно, меня это успокаивает. Словно сам Пит целует меня прохладными губами.
— Китнисс? — шепчет Прим. Она проснулась и смотрит на меня сквозь темноту. — Что случилось?
— Ничего. Просто плохой сон. Спи, — машинально говорю я. Я привыкла не посвящать маму и Прим в свои дела. Для их же безопасности.
Осторожно, чтобы не разбудить маму, Прим выбирается из кровати, забирает Лютика и подсаживается ко мне. Дотрагивается до моей руки, сжимающей жемчужину.
— Ты замерзла.
Она берет в ногах кровати запасное одеяло и накрывает им нас обеих вместе с Лютиком. Тепло Прим и жар пушистого кошачьего тела окутывают меня со всех сторон.
— Расскажи мне. Я умею хранить секреты. Даже от мамы.
Куда делась та девчушка с выбившейся и торчащей сзади, как утиный хвостик, блузкой? Пигалица, что не могла дотянуться до верхней полки буфета и тащила меня посмотреть на глазированные пироги в витрине булочной? Тяготы и заботы быстро сделали ее взрослой. Слишком быстро. Моя сестренка умеет зашивать кровавые раны и понимает, о чем можно рассказывать маме, а о чем нет.
— Завтра утром я соглашусь быть Сойкой, — говорю я.
— Ты сама этого хочешь или тебя вынудили?
Я усмехаюсь.
— Наверное, и то и другое. Нет. Я хочу. Я обязана, если это хоть чем-то поможет мятежникам победить Сноу. — Мои пальцы с силой сжимают жемчужину. — Только вот... Пит. Боюсь, если мы победим, мятежники казнят его как предателя.
Прим задумывается.
— Китнисс, по-моему, ты не понимаешь, как сильно им нужна. Они пойдут тебе на уступки. Ты сможешь защитить Пита, если захочешь.
Пожалуй, я и впрямь важная фигура. Сколько им пришлось потрудиться, чтобы меня спасти! А потом даже доставили меня в Двенадцатый дистрикт.
— Ты хочешь сказать... я могу потребовать, чтобы они предоставили Питу неприкосновенность? Думаешь, они согласятся?
— Я думаю, ты можешь потребовать что угодно, и они никуда не денутся. — Прим морщит лоб. — Только вот... сдержат они свое слово?
Да уж. Сколько всего наврал Хеймитч, чтобы мы с Питом делали то, что ему нужно. Почему бы мятежникам не поступить так же? Устное обещание, данное за закрытыми дверьми, или даже письменный документ недорого стоят. После войны окажется, что никто мне ничего не обещал, а бумаги недействительны. На свидетелей в штабе полагаться нельзя. Они, может, сами смертный приговор и подпишут. Свидетелей должно быть много. Так много, сколько возможно.
