— Ребра, — объясняю я инструктору, суровой женщине средних лет, к которой нам следует обращаться «солдат Йорк». — Все еще болят.
— Ясно дело: так они еще месяц болеть будут.
Я качаю головой.
— У меня нет месяца.
Она окидывает меня взглядом.
— Врачи не предлагали тебе никакого лечения?
— А оно есть? — спрашиваю я. — Мне сказали, само заживет.
— Они всегда так говорят. Но они могут ускорить процесс, если я попрошу. Предупреждаю — будет несладко.
— Пожалуйста. Я должна попасть в Капитолий.
Солдат Йорк молча делает пометку в блокноте и сразу отсылает меня обратно в госпиталь.
— После обеда я вернусь, — обещаю, помедлив. Мне больше не хочется пропускать тренировки.
Инструктор поджимает губы.
Двадцать четыре укола в грудную клетку. Лежу распластанная на кровати, скрипя зубами, чтобы не просить капельницу с морфлингом. Еще утром она на всякий случай стояла у кровати. В последнее время я ею не пользовалась, но держала ради Джоанны. Сегодня мне сделали анализ на следы наркотика в крови — лекарство имеет в сочетании с морфлингом опасные побочные эффекты. Врачи не скрывали, что пару дней придется туго, но меня это не остановило.
Ночка в нашей палате — врагу не пожелаешь. О сне не может быть и речи. Мне кажется, я прямо-таки чувствую запах горелого мяса от своей груди. Джоанна страдает от ломки. Сначала, когда я извиняюсь, что больше не смогу снабжать ее морфлингом, она машет рукой — рано или поздно это должно было случиться. К трем ночи осыпает меня самой изощренной бранью, какая есть в Седьмом дистрикте. На рассвете поднимается и вытаскивает меня из постели, чтобы идти на тренировку.
— Кажется, я не смогу, — признаюсь я.
— Сможешь. Мы победители, или ты забыла? Мы выживаем вопреки всему! — рычит Джоанна, а сама вся зеленая и дрожит как осиновый лист.
Я одеваюсь.
Нам нужно быть победителями, чтобы пережить это утро. Когда мы видим, что снаружи льет как из ведра, мне кажется, Джоанна сейчас грохнется в обморок. Лицо ее становится пепельным, и она будто перестает дышать.
— Всего лишь вода. Это не смертельно, — говорю я.
Она сжимает зубы и выходит на размытое поле. Дождь не прекращается ни на минуту, пока мы разминаемся, делаем упражнения, потом шлепаем по беговой дорожке. Я снова останавливаюсь через милю и борюсь с искушением сорвать рубашку, чтобы холодный дождь остудил горящие ребра. Давясь, запихиваю в себя полевой паек — пропитанную водой рыбу и тушеную свеклу. Джоанна съедает половину, затем ее тошнит.
