Пролетарская часть эмиграции уже вскоре стала в оппозицию к привилегированным беженцам. Она не принимала никакого участия в подготовке враждебных акций против Советской России, которую усиленно вела аристократическая верхушка белоэмиграции. В условиях безотрадной жизни на далекой чужбине их классовый инстинкт быстро развеял тот дурман, под влиянием которого они вначале позволили увлечь себя на путь борьбы со своими кровными братьями по классу.
Хуже всего, конечно, пришлось различным маменькиным сынкам, которые не были приняты у «избранных» и не пристали к трудящимся. Разнообразные соблазны большого развратного города сыграли свою роль в судьбе многих из них. Вскоре за счет этих неудачников эмиграции стали пополняться воровские шайки. Часть таких людей уходила к разбойникам хунхузам в качестве инструкторов военного дела или вкрапливалась в компании различных темных аферистов, главным образом фальшивомонетчиков, которыми Харбин кишмя кишел. Некоторым «счастливчикам» удалось устроиться на содержание к престарелым матронам харбинской буржуазии. Таков был общий фон харбинской белоэмиграции, на котором несколько обособленно маячила фигура генерала Пепеляева.
В Модягоу, на окраине города, частенько можно было встретить грузного, небрежно одетого человека средних лет, в потасканных шароварах защитного цвета, в толстовке, в серой, надетой по-военному, немного набок, шляпе. Он проходил медленной развалистой походкой, на лице его как бы застыла тяжелая, мучительная, неразрешенная дума.
Это и был Пепеляев, участвовавший в колчаковском походе, мечтавший через Вятку первым победоносно войти в златоглавую Москву под ликующий звон церковных колоколов. Но судьба играет человеком. Вместо Москвы он на правах беженца оказался в Харбине. Вместо былой армии у него осталась горстка приверженцев-офицеров, с которыми этот некогда бравый генерал занялся теперь тяжелым промыслом ломового извоза.
Среди харбинской эмиграции Пепеляев с группой своих единомышленников занял традиционную для областничества[1] «среднюю линию».
Привилегированная верхушка белоэмиграции чуждалась его как «мужичьего генерала», окруженного кучкой довольно простоватых офицеров. Она ставила в вину Пепеляеву его «слишком левый демократизм», в результате чего, дескать, вся его 1-я Сибармия в 1919 году и перешла на сторону красных войск.
Трудящаяся часть эмигрантов, хотя и продолжала держать связь с пепеляевцами, совсем недвусмысленно давала понять, что больше ее не заманят ни на какие выступления против Советской власти. Среди этих бывших соратников Пепеляева по уральскому фронту зрело желание повиниться власти рабочих и крестьян за свои невольные ошибки и поскорее вернуться в Советскую Россию к насиженным родным местам.
