Дик был ловок, статен и обладал недюжинным умом, — мне шел шестнадцатый год, а ему было 25.
Жизнь на корабле, особенно на парусном, сильно сближает людей, и… не прошло месяца, что я вновь вступила на борт «Изы», как я уже по уши была влюблена в Дика, который, в свою очередь, с первого же дня стал заглядываться на меня.
Вот это-то обстоятельство и не нравилось моему отцу, — он точно ревновал меня.
Был ли он сам влюблен в меня, как это часто бывает со стариками, ведущими одинокую жизнь — это осталось его тайной, но мне казались его поцелуи слишком горячими, не отцовскими.
Я не могла долго выдерживать, и в тот день, когда мы подходили к Сан-Франциско, я призналась отцу. Старик жестоко огорчился и рассердился, но ни слова не сказал Дику…
Что произошло в Сан-Франциско, когда какая-то неведомая сила заставила меня пойти в вертеп и броситься в объятия Дика — я уже рассказала… Об этом никто не узнал.
Через несколько дней мы опять были в море. Однажды, после тяжелой судовой работы, отец отправил Дика отдохнуть, а сам остался на вахте, а Дик, проходя через кают-компанию, увидел меня и… остался.
Отцу надоело, вероятно, ходить по мостику, и он сошел вниз на ют и стал ходить от борта до борта, когда случайно взгляд его упал на полуоткрытый люк кают-компании.
Он увидел, должно быть, кончик моего белого платья и, захотев взглянуть на меня, просунул голову в люк. Я сидела на коленях у Дика, обвив его шею руками, а беспорядок платья моего открыл отцу то, чего он не подозревал.
Крик ужаса и негодования вывел нас из забвения, но отец, как ужаленный, удалился от люка…
То, что он сам видел, казалось ему невероятным, — он тысячу раз порывался ко мне и Дику, но страх выдать свои тайные желания удерживал его. Бешенство, ревность, страх волновали его душу, и он не мог долго выносить ужасные муки. Когда на вахту вышел подшкипер, отец ушел в каюту, заперся в ней и больше не показывался.
Через две недели, ночью, в страшный ураган, отец незаметно вышел из каюты и бросился в море…
Наутро в его каюте нашли письмо, в котором он сознавался, что лишает себя жизни, подавленный горем и тоской, передавал начальство Дику и отдавал ему судно, если он женится на мне.
Мы помолились за несчастного…
Не прошло месяца, как мы были в Иокагаме, где хотели, исполняя волю отца, перевенчаться, но это не было суждено нам.
В «Japan Mail» осенью 1889 года вы могли прочесть такую заметку:
«В кабачке Victoria опять было большое столкновение пьяных матросов с морскими офицерами и полицией. Капитан Дик Частертон, защищая капитана Майера, получил широкую рану ножом в спину, от которой умер на другой день в морском английском лазарете.
