Но и раньше у нас с Машей были непростые периоды. Когда-то еще в советские времена иногда летом совсем не было работы и денег. И мы, живя еще в коммунальной квартире, шли в заброшенный уже сто лет сад за Цветочным проездом, набирали абсолютно деградировавшие без ухода недозрелые яблоки и остатки спелой вишни, лазая по самым макушкам разросшихся диких уже деревьев, возвращались домой и варили чудесный, вкуснейший, не жалея сахара, компот. И были счастливы! Я целовала ее кривинькие от не там выросшего зуба милые для меня губы, я любовалась ее красивым лицом, я обладала ее телом: Мы были счастливы!
Счастье было отмерено нам, может быть, щедрой рукой, оно длилось долго, но имело всё-таки определенный размер, не экономили мы его разумно, а выпивали большими жадными глотками, и оно закончилось. Как когда-то само собой пришло решение жениться, точно также мгновением пришло решение развестись. У меня не было злости, не было желания проучить, внутри меня была пустота, мне стало всё безразлично, моя жена отдалилась и навсегда перешла в категорию чужих для меня женщин. Я как-то сама собой осознала и поняла, что не смогу больше дарить свое тепло этому человеку:, позаниматься сексом смогу, заботиться и что-то ей покупать тоже смогу, а просто сесть рядом и с теплотой обнять — не смогу больше никогда. А для меня это было важнее и секса, и видимости семьи, и благополучия, и подгоревшей утренней каши. Нечестно и подло жить с женщиной, не давать ей любви и тепла, когда, возможно, она еще способна получить всё это от другого человека, способна быть любимой и счастливой: и кто-то ее обнимет и почувствует себя она, как раньше себя в моих руках.
— Пап, извини, ради Бога, Маша с Лизой уехали, куда — не знаю. Почему она уехала — тоже не знаю, — я решила не оттягивать объяснения, не говорить: «Сейчас с минуты на минуту они вернутся», не унижать себя при отце поисками и бесполезными звонками по знакомым и сказала всё, как есть. — Я буду с ней разводиться. У нас последний период был очень конфликтный, всё к этому шло: Извини, пап, так вышло. Если бы я знал, что ее не будет, я бы позвонил.
Отец хмыкнул, было видно, что ему неловко. Мы поели, тактичный отец деликатно больше не затрагивал тему наших отношений. Внешне всегда неэмоциональный, он не давал возможности понять себя. Обижается ли он на то, что его не встретила внучка, переживает ли он за меня, или просто переваривает пищу. Мы поговорили ни о чём, и он уехал. Уехал в 11 вечера — мы оба еще внутри надеялись, что Маша с Лизой вернутся. Но Маша решила не оставить нам такой возможности — встретиться дедушке с Лизой, вернулась она с ней домой около двенадцати. Я спокойно сказала, что развожусь с ней, она возмущалась: «Я же приготовила ужин, что тебе еще надо?» «Мне ничего от тебя не надо, я с тобой развожусь».
