— Борис, посмотри на своего мишку, бабушка теперь каждый день кормит его с ложечки, она вообще уже ничего не понимает, — вошла опять мама и продемонстрировала мне всю перепачканную манной кашей любимую игрушку моего детства — большого плюшевого грустного медведя. Бабушка, оказывается, пыталась его накормить. Медведя этого купили при моем рождении, и он имел, соответственно, мой уже совсем не юный возраст. Родной его пластмассовый нос давно оторвался, вокруг заботливо пришитого овального кусочка черной кожи, его нового носа, как будто от насморка потеки засохшей манной каши. Я обняла бабушку крепче и горько заплакала.
Несколько месяцев назад бабушка моя слегла, слегла не от болезней, слегла, наверное, от девяносто двухлетней старости. Двигаясь все меньше и меньше, она неожиданно совсем перестала вставать. Тщетно мы пытались ее поднять, ставшие беспомощными ее ноги подгибались, без чужой помощи она уже не могла сделать и шага. И пролежни, грозные спутники неподвижной старости, не заставили себя ждать. Появившееся на крестце багровое пятно, быстро разросшееся на полспины, превратилось в огромную мокнущую язву: и ничего нельзя было с ней поделать.
Наша российская медицина была представлена участковым врачом поликлиники № 139 товарищем Туговым. Спасибо ему, он приходил, но упорно не желал вступать в борьбу со старческими недугами. «Ну, промывайте марганцовкой», — говорил он и, ничего не выписывая, уходил на прогулки в другие квартиры. Хрен с ним, от участкового врача я ничего не ждала, выписывали лекарства другие. Но ни «солкосерил», ни антибиотики, ни специальный противопролежневый матрас всё равно никак не помогали. Помочь и восстановить нарушенное кровообращение могло только движение, а изношенный, подошедший так близко к смерти организм был к этому не способен. Я вспомнила, казавшиеся такими близкими, наши занятия с моим двоюродным братом каратэ. Мы пытались встать на шпагат, в комнату вошла наша бабуся: «Дайте и я попробую». Мы смеялись, а наша семидесятилетняя бабушка неожиданно растянула свои ноги в смешных коричневых чулках в настоящий шпагат. «Бабуся, тебе опять на сцену можно выходить», — мы опять хохотали, хохотали все, на нашу удивительную гуттаперчевую бабушку прибежали посмотреть даже соседи. Как недавно, казалось, это было, но это «недавно» имело двадцатилетний размер, и стёрлось незаметно это «недавно» о трудную дорогу жизни: стёрлось и ничего уже почти впереди не осталось:.
