На следующее утро мне не нужно было прислуживать донне Лукреции, но после дневной трапезы меня позвали в маленький зал, где она обычно проводила частные аудиенции, с окнами, выходящими на собор Святого Петра. Похоже, донна Лукреция почти не спала: лихорадочные пятна на скулах были похожи на плохо наложенные румяна, а глаза поблескивали, как лунный свет на дне озера. Она куталась в меховую накидку, но все равно ее знобило, и я подумала, не подхватила ли она простуду. Рядом с ней сидела донна Адриана. Именно она начала беседу, подрагивая от возмущения скулами.
– Моя невестка, донна Джулия, была разочарована, что ты отсутствовала на ее последнем вечере.
Я наклонила голову, чтобы дамы не заметили, как я раскраснелась.
– Также разочарован был и Его Блаженство, мой отец, – добавила донна Лукреция ледяным тоном, – почтивший нас своим присутствием.
– Что ты можешь сказать в свое оправдание, девушка?
– Мне искренне жаль. Я не привыкла к вину и таким плотным блюдам, да еще вчера было столько переживаний… Этого больше не повторится.
Воцарилось молчание. До нас доносились приглушенные оконным стеклом крики разносчиков, торговавших пирожками и медальонами святых на ступенях базилики. Донна Лукреция бросила взгляд за окно, слегка нахмурив тщательно выщипанные бровки. Я вспомнила, что герцог Бишелье, отец маленького Родриго, именно на этих ступенях получил раны, от которых сразу скончался, и удивилась, почему, если мадонна любила своего второго мужа так, как твердила молва, она выбрала для себя эту комнату.
От размышлений меня отвлек звонкий смех донны Лукреции.
– Однако ты познакомилась с моим дорогим братцем, Сесаром, – сказала она, употребив каталанский вариант имени, хотя разговаривала со мной по-итальянски.
Я подумала, не будет ли лучше для меня выпрыгнуть в окно и покончить с жизнью на ступенях собора. А то вдруг герцог в эту самую минуту прячется за каким-нибудь гобеленом, закрывающим потайную дверь, и вытаскивает из-за пояса кинжал, чтобы меня прирезать.
– Я собиралась держаться с тобой сурово, но оба, и он, и кардинал Ипполито, замолвили за тебя словечко, поэтому буду милосердной. Поначалу я намеревалась пожаловать тебе три новых платья к моей свадьбе, но теперь их должно быть два, чтобы возместить стоимость испорченного ковра. Тем не менее смею предполагать, что ты меня не посрамишь, у тебя ведь осталась гамурра, которую я подарила тебе на крещение, и белая бархатная накидка.
