– Да. Спасибо тебе.
Отыскать дона Альфонсо было нетрудно. Он уже вышагивал перед спальней, как цирковой медведь, прикованный цепью к шесту. Катеринелла и еще две девушки с охапками чистых простыней жались к стенам, хотя, мне кажется, их больше пугал налитый кровью взгляд Микелотто, чем бессильное горе дона Альфонсо. Микелотто сидел за столиком перед большим кувшином вина, изрядно опустевшим, судя по тому, с какой легкостью рыцарь его поднимал. Оставив мужа мадонны и ее брата, которые кинулись друг к другу, проливая слезы, я вернулась к больной.
Ребенок родился ближе к вечеру, когда небо зависло между светом и тьмой, а птиц, спрятавшихся в гнезда, уже нельзя было отличить от пепла, что летал в воздухе. В последний момент донна Лукреция вытерпела еще один приступ, выгнув спину и зарычав, как собака, тем временем ее дочь выскользнула в этот мир в луже крови и слизи. Я ждала, что тоненький крик ребенка прорвется сквозь звон колоколов, призывавших к вечерней молитве, хотя понимала, что девочка мертва. Потыкав пальцем и перевернув маленькое тельце, разложенное на серебряном блюде, Торелла поднес его к угасающему свету за окном и объявил, что ребенок умер по крайней мере несколько дней назад. – Кожа коричневатая, сморщенная, грудь проваленная, первородная смазка отсутствует. – Он заглянул ей в ухо, раздвинув завитки хряща и кожи, вроде садовника, ищущего червяка в сердцевине бутона розы, затем кивнул, словно ухо каким-то образом подтвердило его заключение. – Ничего нельзя сделать, – сказал Торелла, передавая мне блюдо. Он даже не прикрыл его ничем, это не входило в его обязанности. – Я поговорю с доном Альфонсо, если приведете его ко мне.
Я так и стояла, кивая, как идиотка, и прижимая блюдо к животу.
– Я позову девушек, чтобы сменили постель, а Катеринелла пусть расчешет ей волосы, прежде чем… она должна хорошо выглядеть для мужа.
– Монна Доната, – еще мягче произнес Торелла, – она умирает. Осталось совсем мало времени, полагаю. Отыщите дона Альфонсо. И ее священника.
– А дона Чезаре?
Торелла покорно улыбнулся.
– И дона Чезаре, – кивнул он. – Накройте блюдо, – добавил Торелла, заставив меня остановиться на полпути к дверям.
Я поставила блюдо на стол и посмотрела на ребенка, который спустя месяцы тревог и хлопот выскользнул в этот мир легко, как ошкуренный кролик. Девочка была идеальна, начиная от мокрых острых ресничек до прозрачных серых ноготков на кончиках пальцев. Внезапно я обрадовалась, что она мертва и никто ее не изменит, как изменили меня, ее мать или любую другую женщину в этом мужском мире.
