Поляков дымил сигарой и ворковал в трубку:
— Але, попросите Бесси Мейер! — Лицо его вдруг выразило такое изумление, как если бы к нему явился вдруг Стоковский и попросил устроить его тапером в ресторан. — Уехала в Филадельфию? — переспросил он, словно не верил собственным ушам. — С симфоническим? — На том конце провода уже решили, видимо, что имеют дело с идиотом, которого все в этом мире удивляет несказанно, и повесили трубку.
Поляков уставился на Красотку.
— Бесси играет в оркестре Стоковского, — проговорил он почти шепотом. — Как вам это нравится?
— Кривоногая Бесси?! — Красотка, казалось, была поражена не меньше Полякова.
«Ах, эта женская зависть, — подумал Поляков. — Ну сказала бы, что Бесси плохо играет или не знает нотной грамоты… Как-будто кривые ноги и симфоническая музыка — две вещи несовместные». А вслух сказал:
— Да, ей уже подавай Филармонию!
— О-о-о, — стонала Красотка, уже не зная, от чего: от зависти к кривоногой, но симфонической Бесси или от предстоящего срыва гастролей.
Винсток, все это время сидевший молча, оторвался от своих записей и невозмутимо спросил:
— А может быть, Розмари Шульц?
Поляков с ходу отмел предположение, отмахнувшись сигарой.
— Ее бросил любовник и она полезла в петлю, — бросил он.
— Боюсь, что и нам предстоит сделать то же самое, если к вечеру мы не откопаем двух девочек, — пробормотала Красотка, направляясь к двери.
Все, для нее это слишком. Пусть Поляков тут звонит и узнает всякие гадкие новости — ей необходимо передохнуть. Еще одна язва ей ни к чему. Винсток проворно собрал свои тетрадки и направился вслед за Красоткой. Уже выходя, он обернулся и строго сказал:
— Слушай, Сиб, ты знаешь, кто нам нужен. Расшибись в лепешку, но чтобы к восьми они были в вагоне.
Поляков рассыпался в привычных заверениях:
— Кому вы говорите! Я же Поляков! — Прозвучало это так, словно он по меньшей мере папа римский. — Как только кто-нибудь подвернется, я тут же вам звякну: дзинь-дзинь…
— Ну ладно, пока, — вздыхая, ответила Сью. — Похоже, что с вами я наживу еще одну язву желудка.
— Нэлли, междугороднюю! — заорал Поляков, вновь хватая трубку.
