Когда его глаза привыкли к полумраку, он перевел взгляд на Хлюпостул, небольшой, обтянутый кожей деревянный стул с прорезанной в сиденье круглой дырой и ножками, привинченными к подставке. Он вытянул шею, представляя свою голову под стулом, как будто он просовывает язык в кого-то, кто извивается наверху. Но одновременно у него в голове щелкнуло, и он вообразил, как он сидит на стуле, слабый и невинный, а снизу его щупает что-то влажное. Наполовину его фантазии состояли из проекций тела, его отчаянного желания, находившего на него во время приступов.
Он скорчил гримасу, изображая гиену, потом свинью, потом волка. Так они играли в игру под названием «дикий детеныш», которой его научила тетя: один строит рожи, рычит и воет по-звериному, а другой отгадывает, что это за зверь. Одна часть его хрюкала, а испуганный ребенок визжал. Потом он высунул волчий язык.
Его голова качалась вверх-вниз, из стороны в сторону, язык высунут, стесненный ремнями позвоночник выгнулся дугой. Когда ему надоело, он освободился, дернув застежку, которая иногда заедала. После целого бессвязного дня он почувствовал себя лучше, как будто физическим напряжением ему удалось дисциплинировать какую-то вялую лень. Боль производила на него бодрящее, даже проясняющее действие. Он сжимал и разжимал руки, выходя из ванной, пробуя свое обновленное тело.
В Желтой кухне он тщательно вымыл посуду губкой и мылом, подолгу задерживаясь на каждой тарелке. Все тарелки нужно было поставить в сушилку под нужным углом. Только потом он вернулся к оставленной на табуретке коробке. Оттягивая миг, стараясь не торопиться, он тренировал терпение, как боевое искусство.
Он взял коробку, словно она была хрустальная, и отнес в спальню, где на поблекшие обои были приклеены плакаты с пастельными самолетами, поездами и машинами. У дальней стены стояла двуспальная кровать с аккуратно отогнутым стеганым покрывалом. Часы в виде Микки-Мауса на ночном столике показывали без нескольких минут десять, но человек обычно ложился спать рано. Он осторожно поставил коробку на кровать и быстро разделся. Под подушкой лежали аккуратно сложенные серые трусы с Гуфи и растянутая бейсбольная майка — его взрослая пижама.
В качестве обратного адреса на коробке значился абонентский почтовый ящик в Миннеаполисе, и отправитель тоже знал только номер анонимного ящика в Фэрчестере. Человек взял старые материны ножницы, похожие на птичий клюв, и разрезал обертку. Вот оно: полный набор мальчиковой одежды, разложенный по пластиковым пакетам, от брючек защитного цвета до футболки с круглым вырезом. Истинной наградой оказалось детское нательное белье с пятном мочи и узкой коричневатой полоской пота по краям — с нежным, слегка терпким запахом, так же отличающимся от едкой мужской вони, как ягнятина от баранины.
