Воцарилась гнетущая тишина. Момент был серьезным.
— Мадемуазель Станжерсон не дала вам никаких объяснений? — спросил господин Дакс. — Какими соображениями она руководствовалась?
— Она сказала только, что уже слишком стара, чтобы выходить замуж, что она чересчур долго ждала и много думала. Она пояснила, что любит Робера Дарзака, но хочет, чтобы все оставалось по-старому, и будет счастлива, если узы чистой дружбы, связывающие нас и Дарзака, станут еще теснее, но о свадьбе и слышать больше не желает.
— Это странно, — пробормотал господин Дакс.
— Странно, — как эхо повторил господин Марке.
— С этой стороны, господа, вы не откроете причину преступления, — слабо улыбнулся господин Станжерсон.
— Во всяком случае, — сказал господин Дакс нетерпеливо, — ограбление здесь также, вероятно, ни при чем.
— О, мы в этом уверены! — воскликнул судебный следователь.
В этот момент дверь лаборатории приоткрылась, и бригадир жандармов передал судебному исполнителю записку.
— Это уж слишком! — провозгласил господин Марке прочитав послание.
— В чем дело? — спросил начальник сыскной полиции.
— Записка от маленького репортера «Эпок», Жозефа Рультабиля. В ней слова: «Одна из причин преступления — кража».
— А, маленький Рультабиль, — начальник сыскной полиции улыбнулся, — я слышал, он, кажется, считается весьма способным. Позовите его, господин судебный следователь.
И Жозефа Рультабиля впустили. Я познакомился с ним нынче утром, в поезде, по дороге на Эпиней-сюр-Орж. Он проник в наше купе вопреки моей воле, почти насильно, и мне сразу не понравились его развязные манеры и претензии на понимание того, в чем правосудие разобраться не может.
Я не люблю журналистов. Это сварливые и нахальные люди, от которых следует держаться подальше. Они никого не уважают и считают, что им все позволено. Когда имеешь несчастье приблизить их к себе хоть на волос, они теряют чувство меры, и уже не знаешь, какой неприятности следует ожидать. Этому на вид лет двадцать, а наглость, с которой он осмелился допрашивать нас и спорить с нами, его насмешливая и презрительная манера говорить — просто возмутительны! Я знаю, что «Эпок» очень влиятельна и с ней следует ладить, но нельзя же, в самом деле, набирать себе репортеров из колыбели.
Жозеф Рультабиль вошел в лабораторию и поздоровался.
— Вы полагаете, — обратился к нему господин Марке, — что вам известен мотив преступления и что этот мотив, вопреки очевидности, кража?
— Нет, господин судебный следователь, я не утверждал этого. Да и сам, конечно, в это не верю.
