Все эти литературные игры весьма занимали госпожу Эдит, но не слишком-то нравились ее мужу. Кроме того, он не понимал удивительной прижимистости своего соседа, плохо соответствующей его репутации романтического поэта. Например, князь не имел экипажа, пользовался трамваем и частенько самостоятельно отправлялся на рынок за покупками в сопровождении своего единственного слуги Ивана, нагруженного продуктовой корзиной. И он торговался! Торговался из-за двух су с торговкой рыбой — подробность, которую госпожа Эдит узнала от своей собственной кухарки. Странная вещь, но подобная жадность вовсе не отталкивала госпожу Эдит, находившую во всем этом известную оригинальность. В довершение князь никого к себе не пускал. Ни разу он не пригласил Рансов полюбоваться своими чудесными садами.
— Он красив? — поинтересовался я, когда госпожа Эдит закончила свой монолог.
— Чересчур красив, — ответила она, — вот увидите…
Не знаю почему, но ее ответ возбудил во мне какое-то неприятное чувство. Я только об этом и думал после ее ухода и до окончания моего дежурства в половине одиннадцатого.
Удар колокола призвал гостей к завтраку. Я привел в порядок костюм и поднялся в башню «Волчица», полагая, что завтрак подан именно там. Но в вестибюле я остановился, пораженный звуками музыки. Кто же это в подобных обстоятельствах осмелился играть на фортепиано в замке Геркулес? И даже петь! Чей-то голос, нежный и одновременно мужественный, пел какую-то странную песню, то жалобную, то угрожающую. Теперь-то я знаю ее наизусть, я столько раз ее слышал с тех пор! Возможно, и вы с ней знакомы, если пересекали когда-нибудь границы Литвы, если побывали хоть раз в огромной северной империи.
Это песнь полуголых русалок, которые заманивают путешественника в пучину вод и безжалостно его топят. Песнь озера Виллис — послушайте, о чем она:
«Если вы приблизитесь к Свитязи в полночный час, обратив лицо к озеру, со звездами над головой и со звездами у ног, то две луны предстанут перед вашими глазами. Вы увидите нежную траву, которую ласкает вода. То жены и девы Свитязи, которых Господь превратил в цветы. Как ночные бабочки, они покачивают над пучиной своими белыми головами. Их зелень, как изумруд, как иглы лиственницы, посеребренные изморозью.
Идеал невинности при жизни, они сохранили свои непорочные одежды и после смерти. Они живут в тени и не страдают от позора, руки смертных не осмеливаются их коснуться.
Однажды царь и его дружина решили срезать эти прекрасные цветы и украсить ими свои головы и стальные шлемы.
