В девять часов я вышел из своей комнаты и отправился в каморку под аркой, которую мы прозвали «Залом военных советов», чтобы сменить Рультабиля. Мы не успели обменяться с ним и двумя словами, как появился господин Дарзак и объявил, что у него есть важное сообщение — он и госпожа Дарзак хотели бы покинуть форт Геркулес. Его слова заставили Рультабиля и меня онеметь от изумления. Я первым пришел в себя и принялся отговаривать господина Дарзака от подобной неосторожности, а Рультабиль холодно поинтересовался причинами, побудившими их решиться на отъезд. Выслушав рассказ о сцене, происшедшей накануне вечером, мы поняли, что положение Дарзаков в замке становится действительно затруднительным.
У госпожи Эдит произошел серьезный нервный срыв. Что ж, неудивительно, и Рультабилю и мне было ясно, что ревность ее возрастала с каждым часом. Внимательное отношение Артура Ранса к госпоже Дарзак необычайно раздражало молодую хозяйку замка. Отзвуки последней ссоры, разразившейся между ней и ее мужем, проникли вчера вечером через весьма толстые стены «Волчицы» и дошли затем до господина Дарзака, несшего в это время свое дежурство.
Рультабиль попытался его переубедить, в принципе согласившись, что пребывание Дарзаков в замке Геркулес должно быть сокращено. Но преждевременный отъезд давал Ларсану возможность догнать их в то время, когда они будут этого меньше всего ожидать. Здесь они хотя бы предупреждены об опасности и защищены стенами замка. Конечно, такое положение долго продолжаться не может, но Рультабиль попросил у него ровно неделю — не больше и не меньше. Колумб говорил: «Неделя — и я вам подарю целый мир». Рультабиль так не сказал, но чувствовалось, что он подразумевает: «Неделя — и я добуду вам Ларсана».
Господин Дарзак ушел, недовольно пожав плечами. Он казался рассерженным; и мы, пожалуй, впервые видели его в таком настроении.
— Они останутся, — сказал Рультабиль и, в свою очередь, покинул меня.
Через несколько минут появилась госпожа Эдит в очаровательном туалете, изящная скромность которого была ей очень к лицу. Она кокетливо посмеялась над моим занятием, но веселость ее все-таки была несколько напускной. Я ответил, что она немилосердна, ибо знает, что наша охрана поможет спасти лучшую из женщин.
— Знаю, знаю, — засмеялась госпожа Эдит, — Дама в черном, она всех вас околдовала.
Боже мой, как она красиво смеялась. В другое время я, разумеется, не позволил бы так легкомысленно отзываться о Даме в черном, но сердиться на госпожу Эдит было невозможно, и я рассмеялся вместе с ней.
