Старик также чуть было не стал его жертвой и не забыл этого, во всяком случае, свой пост он будет охранять достаточно рьяно.
Я не слишком-то торопился прочесть принесенную мне телеграмму и был неправ, так как она оказалась очень интересной. Мой парижский друг, следивший по моей просьбе за действиями Бриньоля, сообщал о внезапном отъезде этого человека на юг и предполагал, что Бриньоль купил билет до Ниццы на поезд, который отправлялся из Парижа в 10–35 вечера.
Что собирается Бриньоль делать в Ницце? Я задал себе этот вопрос и из глупого самолюбия, в чем после раскаивался, ничего не сообщил Рультабилю. Он посмеялся надо мной, увидев первую телеграмму о Бриньоле. Если Рультабиль не придает Бриньолю никакого значения, то не стоит надоедать ему своими подозрениями. Я сохраню Бриньоля для себя. Приняв беззаботный вид, я присоединился во дворе Карла Смелого к Рультабилю, который пытался закрепить тяжелую дубовую крышку колодца железными стержнями. Если даже колодец и не сообщается с морем, полагал он, все равно этот вход следует перекрыть таким образом, чтобы им невозможно было воспользоваться.
Рультабиль был весь в поту, с расстегнутым воротником, закатанными рукавами и тяжелым молотком в руках. Я сказал ему, что он создает слишком много суеты из-за такого простого дела, и поступил как глупец, не видящий дальше своего носа. Следовало сообразить, что мой друг предавался этой работе, чтобы физической усталостью приглушить горе, терзавшее его душу.
Я понял это только через полчаса, обнаружив его уснувшим на камнях развалившейся часовни. Во сне, одолевшем его на этом не слишком-то мягком ложе, он повторял одно-единственное слово «мама», выдававшее его душевное состояние. Рультабиль грезил о Даме в черном. Быть может, ему снилось, что он обнимает ее, как в детстве, когда, покрасневший от волнения, он прибегал в приемную колледжа в Э. Я постоял возле моего друга несколько минут, не зная, следует ли его разбудить, так как во сне он мог выдать свой секрет. Но, облегчив этим признанием свое сердце, Рультабиль уснул спокойно. Полагаю, что он впервые заснул после нашего приезда из Парижа.
Воспользовавшись сном Рультабиля, я покинул замок, никого не предупредив, и с телеграммой в руках сел в поезд, отбывающий в Ниццу. По дороге я прочел в местной газете заметку следующего содержания:
«В Гараван прибыл профессор Станжерсон. Он проведет несколько недель у господина Артура Ранса, владельца форта Геркулес, который вместе с изящной госпожой Ранс, окажет ему самое горячее гостеприимство. В последнюю минуту нам стало известно, что дочь профессора Станжерсона, чья свадьба с господином Робером Дарзаком только что отпразднована в Париже, также прибыла в форт Геркулес вместе с молодым и знаменитым профессором Сорбонны. Эти новые гости приезжают к нам с севера в тот момент, когда иностранцы нас покидают. Насколько же они правы! Во всем мире нет чудесней весны, чем на Лазурном берегу».
