И Рультабиль, не в силах больше сдерживаться, облокотился на окно и заплакал. Немного успокоившись, Жозеф поднял голову и печально посмотрел на меня. Я молчал, так как чувствовал, что он говорил не со мной, а со своими воспоминаниями.
Затем дрожащими руками мой друг распечатал письмо, которое я ему передал, и углубился в чтение. Вдруг руки его опустились, и он застонал. Еще недавно такой красный, Рультабиль сильно побледнел. Я двинулся к нему, но он жестом остановил меня и закрыл глаза. Можно было подумать, что он спит. Я тихо отошел, как это делают в комнате больного, и подумал о странной и таинственной судьбе моего друга, об этой женщине, которая была его матерью, а может быть и не была ею.
В те годы мальчик был еще так молод и так нуждался в материнской ласке, что его богатое воображение в конце концов подарило ему мать. Рультабиль! А как его звали на самом деле? Жозеф Жозефен? Без сомнения, он жил здесь под этим именем. Жозеф Жозефен. «Это не имя», — как сказал редактор «Эпок». Зачем Рультабиль сюда приехал? Чтобы найти следы аромата? Разбудить воспоминания?
Я повернулся на шум шагов. Рультабиль, с видом человека, одержавшего над собой большую победу, спокойно стоял передо мной.
— Пойдемте, Сэнклер, — сказал он, — теперь нам нужно уйти.
На улице, куда мы выбрались с теми же предосторожностями, я поинтересовался:
— Итак, мой друг, вы нашли аромат Дамы в черном?
Он понял, конечно, как страстно я желаю, чтобы этот визит в мир детства вернул бы ему душевный покой.
— Да, — серьезно ответил он, — я нашел то, что искал, — и он показал мне письмо дочери профессора Станжерсона.
Я посмотрел на него растерянно, ничего не понимая. Тогда он взял меня за руки и сказал, глядя мне прямо в глаза:
— Я доверяю вам большую тайну, Сэнклер, тайну моей жизни, а может быть, и смерти. Что бы ни случилось, об этом никто не должен знать. У Матильды Станжерсон был ребенок, сын, и этот сын умер, умер для всех, кроме меня и вас!
Я отшатнулся, пораженный его откровенностью. Рультабиль — сын Матильды Станжерсон? Но тогда… он сын Фредерика Ларсана!
Теперь я понял все колебания Рультабиля. Я понял наконец, почему мой друг, предчувствуя истину, говорил мне сегодня утром: «Почему он не умер? Если он жив, то я бы желал быть мертвым».
Рультабиль, конечно, прочел эти мысли в моих глазах и кивнул головой, что должно было означать: «Это так, Сэнклер. Теперь вы все знаете».
Затем он окончил свою мысль словами:
