— Чертовски болит, — ответил он с кислой миной, — но так мне и надо. Вы уже позавтракали?
— Давно. Я помогала Мег печь хлеб.
— Интересно, есть что-нибудь такое, чего вы не умеете делать?
— Видите ли, большинство людей считают, что умение печь хлеб не талант, а необходимый навык, — ответила Генриетта, села напротив него и налила кофе из дымящегося кофейника. — У меня нет никаких особых талантов. Например, я не умею играть на фортепиано. Мама говорит, что у меня нет музыкального слуха. Я не умею вышивать, зато могу делать аккуратные стежки.
— Вы также не умеете танцевать, — напомнил ей Рейф.
— Не знаю, но могу предположить, что не умею, — ответила она, — если учесть, что у меня не было подходящего случая проверить это.
— Желаете проверить?
— Вы хотите научить меня? — спросила она, поблескивая глазами. — Не уверена, что вы терпеливый учитель, особенно сейчас. Наверное, все закончится тем, что вы разозлитесь на меня. — У нее вытянулось лицо. — На этот счет нет сомнений, ведь у нас все заканчивается тем, что вы сердитесь на меня. Не знаю, почему так происходит…
— Я тоже не понимаю, — сочувственно сказал Рейф. — Может быть, дело в том, что вы склонны говорить самые оскорбительные вещи.
— Не имею склонности к этому. И не хочу оскорблять. Я просто…
— Говорите то, что думаете. Я знаю. — Рейф отпил горячего горького кофе. — Вопреки тому, что вы думаете, мне это нравится. Я привыкаю. Это в некотором роде освежает меня. Как кофе. — Он сделал еще глоток. Головная боль стала затихать. Рейф вспомнил, что Генриетта не раз с того рокового утра, когда он нашел ее в канаве, жаловалась на головную боль. Наверное, намного более сильную. А он не догадался спросить ее об этом. Еще глоток. — Извините, — сказал он.
Испуганный взгляд Генриетты вызвал бы у него улыбку, вместо этого пробудил в нем чувство вины.
— За что вас извинять?
— Мне не следовало оставлять вас одну прошлой ночью.
— Вы ведь просили мистера Форбса проведать меня. Он выполнил вашу просьбу. И не раз.
— Вы великодушны. Великодушнее, чем я заслуживаю.
— Должно быть, вы страдаете от похмелья, и вам некогда расточать похвалы, — смеясь, заметила Генриетта.
Рейф не заслуживал подобного снисхождения. На мгновение его охватило странное желание.
— Я не привык так напиваться, — признался он. — Поэтому у вас есть все основания быть недовольной мною.
Генриетта широко улыбнулась.
— Меня успокаивало то, что утром вас ждет заслуженное наказание.
Рейф искренне улыбнулся, но улыбка тут же исчезла.
