— Вот, попробуй, это пунш, — сказала Джейн, передавая бокал Эмили. — Воксхолл славится этим напитком.
— Так же как славится недостатком закусок и угощений? — пробормотала Эмили, глядя на лакея в ливрее, несущего им ужин. Блюда, полные крошечных, довольно костлявых цыплят, прозрачных ломтиков ветчины и миниатюрных клинышков сыра.
— В любом случае лучше, чем в Олмаксе[6], — заметила Джейн, наслаждаясь коктейлем.
Эмили сделала маленький глоток, но на ее глазах тут же выступили слезы, и она закашлялась.
— Да, действительно хорош.
Напиток ей и правда понравился, когда прошло первое ощущение резкости и удалось распробовать его пряный и в то же время сладковатый вкус. Вглядываясь в толпу, она выпила еще немного и откусила кусочек цыпленка, несколько, впрочем, суховатого. Среди гостей было множество мужчин в черных плащах, и ни одного недостаточно близко, чтобы рассмотреть цвет глаз. Она никогда не найдет его! Нужно было идти за ним, когда выпал шанс.
Она так увлеклась поисками, что едва заметила, как ее бокал опустел, и его снова наполнили пуншем. Тепло, разливавшееся изнутри, приятно пощипывало, и все вокруг вдруг показалось милым и забавным. Даже цыпленок стал вкуснее.
Оркестр заиграл вступление, и знаменитая синьора Растрелли выплыла на сцену, сопровождаемая громом аплодисментов. Она всплеснула руками и опустилась в глубоком реверансе. Это была высокая пышногрудая дама в одеянии из пурпурного бархата, с огромными белыми перьями, венчавшими ее ярко-рыжие волосы.
Первое произведение, старинный романс об ушедшей любви, заставил всех затаить дыхание.
В тенистой старой роще я провожу все дни,
С печалью вспоминая, как здесь гуляли мы.
О, не боюсь сгореть я в адовом огне,
Ведь я люблю, и ад не страшен мне.
Эмили села, подперев рукой подбородок, и взирала на синьору Растрелли, словно немного завидуя. Что было бы, будь она похожа на нее и пела, как она? Могла бы прочувствовать все так же глубоко? И передать столь же безудержную страсть? Пожалуй, она чувствовала бы себя не слишком комфортно и одновременно просто великолепно.
Вижу, ножкой любимой примята трава,
Здесь вкусил я блаженство и милой любовь.
Лишь в мечтах может счастье вернуться к нам вновь.
«О, не боюсь сгореть я в адовом огне, ведь я люблю, и ад не страшен мне». Эмили никогда не чувствовала ничего подобного. Конечно, она любила свою семью и близких, какими бы невыносимыми они порой ни были. Ей хотелось доставлять им радость, помогать, ведь она знала, что и они ее очень любят и желают ей добра. Она любила тех женщин, которых обучала у миссис Годдард, любила эту работу. Ей нравилось совершать только праведные поступки, помогать людям. Но никогда еще она не испытывала ничего такого, от чего ее душу переполняли бы сладостные чувства, столь неудержимые и всеобъемлющие, но столь мимолетные, что, казалось, она никогда уже больше их не испытает.
