Я тихонько подошел к двери и хотел ее закрыть. Замка нет, значит, Прихожий забрал его с собой. Тогда я накинул петлю на пробой, нашарил в темноте крепкую палку и воткнул ее. Сам сбегал домой, взял другой замок и запер дверь.
«Подумать только, кто охотится за сливками! Заместитель мой. Вот это руководитель!»
Я тут же отправился на квартиру к председателю Кошанскому (жил он близко). У него, конечно, все уже спали. Мне пришлось сильно постучать, пока добудился. Вышел председатель, трет глаза:
— Чего стряслось, Иваныч?
— Да вот поймал домового, какой сливки собирает с молока.
Кошанский сразу проснулся:
— Ну! Где?
Я все объяснил.
— Что же ты теперь думаешь, Иваныч?
Я сказал, что надо бы оставить Прихожего до утра на складе. Утром позовем свидетелей, и пусть все расскажет людям, отдаст свой второй ключ от замка. Как он его раздобыл? Сам же на собраниях говорил, что надо бороться с разбазариванием колхозного добра, а вон какие дела творит…
На том и порешили.
Утром я привел к складу колхозников, открыли замок, вошли. Прихожий стоял возле двери, уныло опустив голову. Люди глядели молча, осуждающе.
— Думаю, Ничипор Трофимович, — сказал Кошанский зоотехнику, — отпираться тебе бесполезно. Рассказывай людям, что тебя привело сюда. Часто ли приходил?
Прихожий сопел, молчал и боялся поднять глаза. Вид у него был совершенно убитый.
— Ну, так будешь отвечать народу, Ничипор Трофимович?
Прихожий только переступил с ноги на ногу. Сзади вырвался голос какой-то женщины:
— Так вот он кот, что за сливками повадился! Вот где он гроши на выпивку находит!
И тут как будто всех прорвало. Одни кричали:
— Чего на него смотреть? Всыпать как следует да выгнать из колхоза!
Другие перебивали их:
— Мало ему этого будет! Под суд надо отдать!
— На телегу да прямо в Старобин к прокурору!
Прибежала жена Прихожего. Одета наспех, простоволосая. Лицо заплаканное, вся трясется, стала народ просить:
— Ой, люди добрые, да с кем греха не случается? Чего уж так накинулись, будто он брал один! Ай у других рыльце не в пушку? Вы бы хоть детишек пожалели. Двое их, на кого останутся?
— А мужик твой наших детишек жалел? У каждого кружку с молоком отымал.
Прихожий стоял серый, как известка, руки, ноги у него мелко дрожали. Так люди, окончательно потерявшие совесть, не держатся. Все это я взвесил, восстановил тишину.
— Крик никогда никому не помогал, — начал я. — Давайте разберемся спокойно. Все вы сейчас всполошились. А почему?
Люди притихли.
