Потом мы молча встали и пошли к дому. За всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова.
Дом моего отца был такой удивительно большой и светлый. Я построил себе другой. Джудитта перебралась ко мне. Мы зажили с ней очень счастливо. Тот год принес мне вина больше, чем обычно, и зерна больше, и оливок. Я основательно подрезал виноградные лозы, чтобы на будущий год они еще лучше уродили, я тщательно вспахал наш участок земли; Джудитта забеременела, она осторожно обходила поля и виноградники.
Снова пришла весна, и она вот-вот должна была родить. Это случилось в жаркий день, в полдень. Она не кричала, преодолевала боль. Когда ребенок родился, она была мертва. Кровь у нее была слишком густая, слишком горячая, она требовала ее смерти.
Я взял ребенка на руки. Он был такой крохотный. Я крепко прижал его к груди, беспомощно оглянулся вокруг. Во всем доме было пусто и тихо, никого кроме меня. Я стоял, раздавленный горем.
Тут я услышал хор голосов вдалеке. Люди пели в унисон — что-то тягучее и монотонное, и голоса их звучали радостно. Я его сразу узнал, это древнее молитвенное песнопение. Я стоял и слушал. С опущенной головой вышел я на порог, крепко прижимая к себе ребенка.
Медленная процессия двигалась по долине. Впереди шел человек с шестом в руках, на котором красовалось символическое изображение мужского члена, человек нес его, подняв высоко к солнцу, за ним следовали поющие. То был древний обычай наших отцов, так отмечали наши предки этот день каждой весной, в пору оплодотворения. Я стоял, крепко прижимая к груди своего ребенка, он был такой крохотный. Я смотрел и смотрел на бесконечную процессию, мне странно было видеть это праздничное шествие в такой день.
Солнце сияло вовсю, все пели одну и ту же монотонную песнь счастья, пели в унисон. Я двинулся им навстречу.
Посреди долины они остановились. Я остановился немного поодаль, я чувствовал себя посторонним. Я видел моего отца, я видел мою мать, я видел всех людей. И я увидел все деревья и все эти мирные дома в селах, всю жизнь.
И мне показалось, что я понял смысл бытия. Я понял, что жизни важна лишь она сама. Ей нужны, конечно, и деревья, и люди, и цветы, что пахнут повсюду на земле, но нужны лишь вообще — по отдельности ничто ей не дорого.
У жизни нет любви именно к тебе, дерево, именно к тебе, человек, к тебе, цветок, к тебе, качающаяся на ветру былинка — она любит тебя лишь постольку, поскольку в тебе она может проявить себя самое.
