«Если», 2009 № 12 (202) | страница 45

Она наклонилась, изучая свое отражение в прямоугольных гранях маркера. На нее смотрели глаза множества Кар – несчетного множества. Она не могла забрать маркер прямо сейчас. Она должна вылечиться, прежде чем закончится заряд пробки и ее парализует боль.

Сзади что-то зашелестело, опускаясь, согревая ее. Одежда. Большеглазый застегнул ее, в то время как Кара откинулась в кресле. Сказители синхронно затянули песню, казавшуюся отрепетированной, даже несмотря на то, что она подробно описывала уничтожение гнезд на восточном побережье.

Кара посмотрела вверх, на задымленный потолок и отверстия, открытые приближающейся буре. Она не видела станцию, но станция висела над ней.

— Я исправлю это! – она четко произносила слова, чтобы Альфа могла увидеть ее сквозь дневной свет, сквозь дым и собирающиеся облака. – Я все исправлю.

Кара молилась своей находящейся на небесах копии, четко выговаривая слова, а вокруг звучала песнь о ее подвигах.

Перевел с английского Алексей КОЛОСОВ

© Lawrence C.Connolly. The Others. 2009. Печатается с разрешения журнала •The Magazine of Fantasy & Science Fiction».

Все началось с того, что Семён Мясников потерял музыкальный меморик с подборкой любимых блюзов. И обнаружил это ровно за сорок три секунды до старта. Конечно, можно сказать: подумаешь, какое дело, музыкальный меморик! Даже не сказать, а воскликнуть. Да еше и всплеснуть при этом руками. Подумаешь, меморик с блюзами! Ставь код-преобразователь для развернутого сетевого подключения к «Гештальт Бэй» и скачивай любую музыку! Но дело-то в том, что на музмеморике, пропажу которого в самый неподходящий момент обнаружил Семён Мясников, была записана его собственная, тщательно, со вкусом и любовью подобранная коллекция блюзов первой половины двадцатого века. Причем не отреставрированные копии, похожие на беспенное, безалкогольное пиво, а оригиналы – с шипением и треском виниловых дисков. Вот так-то! Теперь, надо полагать, понятно, почему Семён, тяжело вздохнув, прервал предстартовый отсчет времени, натянул круглую широкополую шляпу, защелкнул на носу скобку кислородного обогатителя и отправился на поиски пропажи. Тем более, что он примерно представлял, где мог оставить музмеморик.

Семён открыл люк посадочного антиграва, и в лицо ему пахнуло влажной духотой и густой прелью первозданной чащобы северного континента Туэньи. Воздух был настолько насыщен влагой, что, казалось, им можно захлебнуться. Если бы Семён любил баню, то ему бы непременно пришло в голову сравнить местный климат с парной. Ну, а так он представил себя личинкой экзотической бабочки, обреченной ждать часа своего перерождения в сыром, тесном коконе.