— Да, ты права. Тебе пора.
— Мы будем вместе работать, — сказала она. — Сразу же возникнут вопросы о профессиональной этике и…
— Собор скоро будет закончен, — оборвал он. — Это неудачная отговорка, и ты это знаешь.
— Давай не будем спорить, — мягко сказала Энни. — Это просто ну не самая удачная идея по нескольким причинам. Ты сам сказал, что только что вышел из тюрьмы, все это время у тебя не было женщины. На моем месте могла бы быть любая. И твои чувства от этого не изменились бы.
— Нет! Неправда! Это совсем не то и совсем не поэтому.
Она заглянула ему в глаза.
— Ну, конечно, другого ответа трудно было бы ожидать.
Его лицо помрачнело.
— Я не лгу, — сказал он резко.
— Все мы лжем. Если не другим, то хотя бы самим себе. Ни один человек не отдает себе полностью отчета в том, что им движет.
Кэролайл кивнул.
— Отлично. А как насчет тебя? Ты убегаешь отсюда потому, что боишься погрешить против профессиональной этики, или потому, что в глубине души боишься, что вот эти самые руки, — он поднял их, — которые могут ласкать и доставлять удовольствие, могут также и сомкнуться вокруг твоего горла, и выдавить из тебя твою жизнь?
Энни поймала себя на том, что смотрит на его руки, любуясь их силой и красотой, и вспоминает, как она ощущала эти умелые горячие руки на своей обнаженной спине в тот воскресный день в Лондоне.
— Ведь так, — проворчал он, — этого ты втайне опасаешься?
— Я не знаю, — прошептала Энни.
Его рот скривился в горькой усмешке.
— Ирония заключается в том, что иногда я действительно хотел ее убить.
Энни расширила глаза.
— Что?
— А тебе никогда не приходили в голову такие мысли? Избавить мир от ненавистного тебе человека? От того, кто заслуживает наказания за причиненное им зло, но кому снова и снова удается уйти от этого наказания?
— Я не желаю смерти другим людям, если ты это имеешь в виду, — ответила она с дрожью в голосе.
— Ну, может быть, это более свойственно мужчинам, — произнес он. — Я думаю, не приходится сомневаться в том, что мы в большинстве своем более агрессивны и склонны к насилию, чем женщины. Но для меня было бы сюрпризом, если бы мне сказали, что большинство мужчин не мечтает иногда об убийстве врага или соперника. И я, конечно, не исключение. Хотя за такие вещи не привлекают к суду, — добавил он сухо.
— И ты признаешь, что по крайней мере думал об убийстве своей жены? — возбужденно спросила Энни.
— Это я признаю, да. Я живой человек. С Франческой иногда было очень трудно. Темпераментная, властная, не терпящая возражений, придирчивая. Тогда с тобой в Лондоне — это был единственный раз, когда я только попытался изменить ей, она же изменяла мне постоянно. По сути, наш брак постепенно разрушался на протяжении многих лет, и если бы не ее беременность, я был бы даже рад ее смерти. Мы много лет пытались завести ребенка, и я уже почти отчаялся. Я так хотел этого ребенка, Энни, даже несмотря на то, что не был абсолютно уверен, что это мой ребенок. Я подозревал, что у нее есть любовник, и допускал, что этот ребенок вполне мог быть у нее, от кого-то другого.
