На улице Сурабая издавна находятся лавки антикваров. Здесь можно часами ходить из двери в дверь и дивиться. Многие предметы поистине могли бы стать музейными экспонатами. Но немало и подделок. Как говорил один мой знакомый, завсегдатай джакартской «лавки древностей», в ней за уникум позапрошлого века могут выдать бронзовый чайник, сделанный вчера и позеленевший за ночь в смрадных водах канала, протекающего позади торговых рядов. Иностранцев, жаждущих набить чемоданы экзотическими свидетельствами путешествия в «Страну трех тысяч островов», сюда привозят целыми автобусами. Торгующие диковинками молодые, разбитные парни говорят: «Деньги приехали».
Однажды я видел, как длинноногий рыжий немец из ФРГ за какую-то безделицу — рядовую балийскую деревянную статуэтку — сам назначил продавцу цену. Сколько лавочник его ни убеждал, что предлагаемые деньги слишком малы, что при такой сделке он не оправдает своих затрат на ее приобретение, турист, вперив немигающие глаза в лицо торговца, громко, с вызовом повторял свою цифру. Шум услышали в соседних лавках, вокруг торгующихся собрались любопытные. Тогда лавочник сказал, что не продает фигурку, повернулся к немцу спиной и перестал его замечать. А через пару минут отдал деревяшку другому покупателю за сумму, чуть превышающую ту, что была назначена рыжим. Чувствуя себя уязвленным, немец пытался возмутиться, но никто не обращал на него ни малейшего внимания. Ему ничего не оставалось, как убраться из лавки посрамленным. Индонезийцев не обманешь наигранно вежливыми словами, деланным восторгом, искусственным дружелюбием. Как бы панибратски ты себя с ними ни вел, но если сидит внутри тебя предубеждение против азиатов, то ни одно индонезийское сердце не раскроется тебе навстречу. С тобой будут вежливы, корректны, но не более того. Дружбы не завоюешь. Они будто кожей чувствуют подлинное отношение к себе и на фальшь отвечают притворством, а на искренность — сердечностью.
Эту способность постигать истинный настрой чужой души Субандрио объяснял тем, что индонезийцы еще не оторвались целиком от природы, которая не терпит обмана, не утратили связи с ней. Они — часть ее и инстинктом осознают, кто перед ними: друг или враг. По мере того, говорил доктор, как индонезийцы будут все в большей мере втягиваться в жизнь, насыщенную порожденными индустриальным веком условностями, они будут утрачивать это природное чутье. От рассуждений эскулапа веет идеалистическим романтизированием «неиспорченности», первобытности человека. Но есть в них и доля истины. Она в том, что на доброе отношение вправе рассчитывать только тот, кто сам непритворно добр. Если для джакартцев старшего поколения неторопливая беседа может стать приятным занятием на весь вечер, то для молодых этого уже недостаточно. Они дети своего времени, времени дискотек, кинотеатров, скоростных мотоциклов, рок-групп, моды на каратэ, кроссовки и джинсы.
