Ряд западных историков считают, что кальвинистские совесть и чувство справедливости все-таки пробудились у голландцев, когда колониальный чиновник Деккер опубликовал в 1860 году новеллу «Макс Хавелаар, или Кофейный аукцион Датской торговой компании». Как очевидец, этот либерал, взявший псевдоним Мултатули (Многострадалец), но жалея черных красок, расписал все мерзости голландского колониализма. Его книга действительно наделала много шума в Амстердаме. Обыватели охали и ахали по поводу бесчеловечности колониального режима, жалели бедных туземцев. «Засовестившиеся» правящие круги изобрели так называемую этическую политику, с помощью которой они намеревались «очеловечить» облик колониализма. Королева Вильгемина в 1901 году в тронной речи заявила, что голландцы, как «представители христианской державы, обязаны помнить о нравственной миссии по отношению к туземному населению».
Однако этот поворот вовсе не означал, что в зажиревшей метрополии пожалели обреченных на голодную смерть индонезийцев. Просто опирающаяся на феодальную эксплуатацию система выжимания соков из низведенных до скотского состояния людей уже не давала прибылей. Дальнейшее ужесточение подневольного труда привело бы к вымиранию населения. А с мертвых не возьмешь и гроша.
В Нидерландскую Индию рвался со своим капиталом частный предприниматель, который видел другие, более совершенные и продуктивные методы ограбления колонии. Буржуазия видела в ней не только источник экспортных культур, но и кладовую ценнейшего минерального сырья, фабрику первичной обработки сельскохозяйственной продукции, рынок сбыта потребительских товаров.
Под напором капиталистов в 1862 году была отменена система «принудительных культур», через восемь лет после этого принят земельный закон, позволяющий частным лицам скупать участки и использовать их по своему усмотрению. Как грибы после дождя на островах стали возникать конторы «Дели Маатшапи», «Гендельс Вереенигих Амстердам», «Юнилевер» и других компаний. Они разжились обширными плантациями чая, табака, хинина, кофе, понастроили фабрики первичной обработки этих культур, банки, отели, железные дороги, торговые дома.
Новый бизнес требовал более или менее квалифицированных и здоровых рабочих. А колонизаторы с крепостническими замашками так «заботились» о просвещении и здравоохранении, что 95 процентов индонезийцев были абсолютно неграмотны, двое из троих — хронически больны. Теперь же сахарным и табачным баронам были нужны работоспособные люди. Они создали необходимый минимум лечебных учреждений. Хозяевам предприятий и железных дорог требовались грамотные рабочие. Поэтому была приоткрыта для индонезийцев дверь в школу. «Этические» потуги не благородный порыв осознавших свою вину протестантов, а продиктованная временем забота все о том же собственном кармане. Они — позолоченная бумажка, в которую по необходимости завернули по-прежнему горькую пилюлю колониализма. О неизменности хищнической природы власти чужеземцев страстно писала Раден Адженг Картини. Рожденная в 1879 году в семье яванского аристократа, она в 20 лет подняла трепетный от гнева голос в защиту страдающих от умственной деградации, нравственных и физических унижений земляков, богатого культурного наследия народов архипелага. «Я знаю, как страдает население,— писала она друзьям в Голландию,— а что собирается сделать правительство? Оно намерено реорганизовать администрацию, после чего страдания народа лишь приумножатся». «Голландцы смеются над нашей глупостью, но как только мы пытаемся получить подобающее образование, то немедленно строят нам всяческие препятствия»,— подчеркивала Картини в другом послании.
