Магазанник не обиделся, а вздохнул.
— Нет хуже на свете, чем быть вдовцом. Только сунься приласкать кого — сразу по рукам! А когда был я парубком, так и меня по вечерам искали чьи-то очи, чьи-то руки…
— Тогда, видать, дядько, и глаза ваши, и руки искали чью-то ласку.
— А что ж они теперь ищут?
— Целковый! — словно нож, всадила слово и скользнула мимо, обдав его дуновением чего-то непознанного, недосягаемого, перед чем стали в тупик его изворотливость и наглость.
— Вот оно что, тихая ты, да не очень, — пробормотал уже ей в спину и почему-то положил на двери руки, посмотрел на эти темные ковши, стиснул их и почувствовал, как в душе отозвалась тоскливая тяжесть прожитых лет. «Разве я такой уж старый? В Польше куда более старых называют кавалерами. Вот только Степочка у меня… — впервые с неприязнью подумал про свое хитроватое чадо. — Не будь его, может, тогда и Оксана не въедалась бы с этим «дядько». Да, бесовская это порода женщины, а мы все равно стоим перед ними попрошайками…»
Ярослав больше не заглядывал в ее хату. Оксана еще несколько раз видела его в селе, но он, здороваясь, мрачнел, отводил от нее потемневший взгляд и сразу куда-то исчезал: почему-то у агрономов никогда не бывает времени.
И щемило девичье сердце, и куда-то пряталось то, что, как дитя, робко шевелилось в груди.
А время шло: то стекало с рыбачьего весла, то поскрипывало в крыльях ветряка, то отлетало вдаль птичьей стаей.
Миновала осень, отбушевала вьюжная, метельная зима, настала тревожная пора ряста — пора цветения и отцветания. И тогда снова же от Семена Магазанника Оксана узнала, что Ярослав собирается уезжать из села.
— Как это уезжать? — невольно вырвалось у нее.
Магазанник насторожился, над его тяжелым лбом нависла тень.
— Натурально как: в район — на возу, в округ — балагулою[2], а дальше поездом. Наговорил, растревожил, разбередил сердце, посулил два колоска вместо одного, а сам подальше от мужика. Оно и понятно — книгу легче листать, чем землю пахать… А у тебя часом сердчишко не ёкнуло, не затряслось, как заячий хвост? А?
— Помолчите, дядько.
— И помолчал бы, да любо мне с тобой словом перекинуться… Что ж ты меня на пороге держишь?
— Я уже налог заплатила…
— Боишься, что мои глаза попасутся на твоем личике? Не бойся. А ты не приметила, промежду прочим, что я хоть и вдовец, а добро имею не копеечное и хозяюшку мне искать надо?
— Вот и ищите вдову с хозяйством. Будете вдвоем копеечку к копеечке в рубли складывать!
