И обретешь крылья... | страница 47
В достопамятном дерзком интервью для ведущего женского журнала несколько дней назад она сказала следующее:
— Я не выношу супружеской верности, она повергает меня в депрессию! Я охотнее переношу терзания ревности, чем паралич моногамии. Подобную сосредоточенность на одном человеке я нахожу нездоровой и неестественной. Женщины по натуре своей полигамны. Я считаю, что этой идиотской моногамии еще можно придерживаться в совсем уж почтенном возрасте, но пока я полна сил, я буду слушать голос своих инстинктов!..
Лена думала так и жила так — это ей нравилось. Живя по этим принципам, она чувствовала себя свободной и наконец-то уверенной. Восемь лет семейной жизни были аномалией в ее личной жизни. Волк-одиночка, она с трудом мирилась с присутствием постоянного партнера.
Тереза Гизе говорила: «Я одиночный человек».
И Лена смотрела на себя так же.
Как только интервью вышло в свет, позвонил Симон.
— Это Шутц. Я был бы рад, если бы ты согласилась пообедать со мной.
История началась. В своем дневнике Лена записала:
Наш обед в греческом ресторанчике напоминал глухариный ток. Я рассказала, что совсем недавно покончила со своей супружеской жизнью, потому что в ней невозможен полноценный секс. В замужестве секс умирает, — сказала я. Он умирает в любом случае, если двое слишком долго живут вместе. И поэтому я хочу быть свободной, жить своей жизнью и не быть к кому-то привязанной. Симон все время слушал меня и только один или два раза рассказал что-то о спортивных автомобилях и игорном доме в Висбадене. Беседы, по сути дела, не получалось. Все-таки я очень привыкла к Янни, с его живостью, остроумием, динамикой, спортивным духом. Но терпеть его ежедневно я все-таки не хочу. Я жажду покоя, свободы и сладострастия.
Мы договорились, что впредь будем тренироваться вместе. И это лучшее, что могло случиться. Без сомнения, Симон самый потрясающий бык в радиусе ста километров — и персональный тренер тоже!
На рождество Симон подарил Лене маленькую голубую статуэтку. У нее уже были танцующие фигурки, с гитарой, с цветами. А это была фигурка культуриста, мужчины с непомерно развитой мускулатурой. Он подарил его как символ самого себя — мелкое, детское тщеславие.
Эта статуэтка и сейчас еще стоит на полке, и когда она бросает туда взгляд, то вспоминает о большом мускулистом мужчине, мужчине с высокими словами и ничтожными делами, хорошо умеющем проводить время и делить наслаждение, о плейбое, из которого она пыталась сделать спутника жизни, но безуспешно. Может быть, другой женщине это и удалось бы, но не Лене, которую мужчины такого типа слишком утомляли. И она всегда с затаенной злостью смотрит на эту статуэтку, неизменно напоминающую ей о мужской слабости.