Мне стало как-то не по себе. Я сидела совсем одна за городом в своем доме и совершенно не знала этого Торака. А что, если он маньяк, убийца женщин, душевнобольной?..
Он насмешливо посмотрел на меня.
— Я не маньяк, вам не нужно бояться. Этот ваш страх — только перед собой самой. Чего вы боитесь? Делайте, что хотите, и будете свободны.
Я боялась своих глубин, провалов, если можно так выразиться. И таких провалов, в которые я могла упасть, становилось все больше.
— Вы знаете, католическая церковь всех нас изрядно настроила против наших собственных половых органов. Мы хотим убедить себя, что там притаилось наше падение, гибель. Эти страхи сидят в нас очень глубоко. Избавьтесь от них, они не нужны вам! У меня нет морали в общепринятом смысле этого слова. Вы можете рассказывать все, что вам вздумается. Я приму в вашем рассказе самое искреннее участие и буду хранить его в тайне до тех пор, пока вы сами не захотите все это выплеснуть — ведь вы находите в этом эксгибиционистское наслаждение или хотите поделиться опытом. Итак, поскольку вы не захотели вступить со мной в половое сношение, мы отправляемся дальше. Мне было бы интересно узнать, с чего началось ваше падение. Ведь тогда вы были довольно высоко, насколько я знаю.
— Да. Не хотите ли стаканчик вина?
— О нет, благодарю, я хотел бы иметь ясную голову во время вашего рассказа. В полночь, возможно, да… Мы просидим здесь еще несколько часов.
— Вначале ни о каком падении и речи не было, скорее, это был полет в небесах; я чувствовала себя так прекрасно, как никогда прежде.
— Что ж, сударыня, отправляемся!..
ПЕРВОЕ ПОСЕЩЕНИЕ
Лена зашла к Симону по поводу окон.
Его небольшой, стоящий особняком дом, окруженный живой изгородью, был похож на хутор и располагался на очень ухоженном участке, а вокруг раскинулись поля и луга.
Она позвонила, поднялась по лестнице и ступила в его комнату. И первый раз почувствовала что-то странное. Ее поразила обстановка. Возможно, потому, что она ожидала другого, уже это должно было заставить ее задуматься.
Так и случилось, но она не сделала никаких выводов. Да и какие выводы можно было сделать тогда? Из чего? Ведь ничего еще не было кроме кокетства на никого ни к чему не обязывающей почве. Его комната, как и вообще весь дом, была как будто из ее песни «Благополучный мир», где речь идет о мещанской семье, распавшейся из-за того, что папа «ходил на сторону».
Темно-коричневый стенной шкаф из мебельного магазина украшали фарфоровые безделушки и фотографии, угловой диван, обитый темно-коричневым бархатом, был похож на миллионы своих собратьев, кухня обшита елью, в деревенском стиле, с крестьянскими скамьями и семейными фотографиями по стенам. Ничего такого, что сильно бы бросалось в глаза или было как-то уж особенно безвкусным — за исключением разве что электрокамина, — наоборот, это была обыкновенная квартира, как и миллионы ей подобных в Германии.
