может, это не по-христиански, но ведь questo monstro
[16] тоже не христианин, так пусть…
Жан охотно отпустил ей этот грех, поскольку разделял ее мнение.
В течение нескольких часов Жан и Лоран пылко жаждали смерти Эдди, вовсе не смущаясь жестокостью своих желаний; их тревожило, что это происшествие может отсрочить счастье Женевьевы.
Сначала в ежедневных докладах Анжела сообщала, что состояние больного без перемен. Потом возвестила, что ему «чуток получше». Наконец протрубила, будто сообщая о победе, что из реанимации Эдди перевели в кардиологическое отделение. День за днем Анжела, не сознавая перемены и следя за ходом болезни Эдди глазами своей соседки, упивалась малейшими улучшениями, желая больному полного выздоровления; добрая по натуре, она разве что не носила цветочки типу, к которому питала такое отвращение.
Через несколько недель Анжела, опершись на метелку, спросила:
— Господин Деменс, я ведь уже рассказывала вам о своей соседке, мужественной Женевьеве Гренье?
Жан сдержался: его всегда удивляло то, что Анжела вообще не помнит, что именно она говорила, — вероятно, сказывалось непрерывное словоизвержение…
Он равнодушно уточнил:
— О той, что собиралась уйти от мужа?
— Ecco![17] Представьте, она передумала.
— Как?!
— Сегодня его выписывают из больницы. Предстоит период реабилитации.
— Но ведь есть специальные заведения.
— А я ей что говорила, синьор Деменс?! Parola per parola[18] — вот это самое и сказала! И знаете, что она мне ответила? Что он отец ее детей и она никогда не простит себе, если оставит его in questo stato,[19] поэтому она отказывается от других своих планов. Я, вообще-то, не поняла, что она suggurisce[20] под «другими планами», ведь она собиралась всего лишь переехать, а не менять профессию… Впрочем, нужно будет помочь ей в больнице, я обещала. В пять часов! Вы позволите tolgo[21] несколько минут? Я завтра наверстаю.
— Более того, Анжела, я вас подвезу туда: мне нужно доставить украшения.
— Fantastico!
К пяти Жан доставил Анжелу к больнице Святого Петра, а потом, когда она вошла в здание, припарковал машину неподалеку и устроился в кафе на улице От.
Анжела появилась через полчаса, она несла картонные чемоданы.
Женевьева катила инвалидное кресло, в котором сидел обрюзгший, мертвенно-бледный Эдди, со слюной на отвисшей нижней губе — просто мясная туша, трясущаяся при малейшем толчке; вся правая сторона тела сверху донизу была парализована.
Лицо Женевьевы над его безвольно мотавшейся головой казалось лишенным выражения: восковая кожа, бледные губы, потерянный взгляд, устремленный куда-то вдаль.
