И всегда в этих снах кто-то пел древнюю песню на старинном, мне непонятном языке. Ее мне маленькой отец певал. На коленку сажал, качал, как конская спина тихим шагом качается, и пел. Длинная эта песня, протяжная, что-то в ней есть про степи и ветер, что гонит и гонит наше племя. Только во сне у меня эту песню всегда женский голос поет. Голос слышу, а певунью не вижу. Я думала всегда: это моя мать.
Ой то гнитесь, травы, низко,
Собирайтесь, облака.
Сокол в небе, конь на воле,
Но вдруг почудилось мне сквозь сон, будто кто-то рядом поскуливает. Как лисица, тоненько так: ять, ять. Думала: правда, лисы пришли кости из похлебки тащить. Потом вспомнила, что Камка на этих костях имена наши вырезала — и проснулась вмиг.
Тьма стояла вокруг, только по углям от сквозняка красноватая рябь играла. Выглянула я — нет лис. Тихо и пусто у кострища. Вокруг темно и белый туман, лишь озеро отражает высь, как будто бы вышним светом светится. Чернеют стволы деревьев и шалаши дев, как рисунки на коже у воинов. И тут смотрю: это Очишка с дерева слезла, от холода прыгает и поскуливает.
— Очи, — позвала я. — Иди сюда! У меня тепло.
Она перестала прыгать, оглянулась. Смотрит, но не идет. Скорее замерзнет, чем признает, что ей холодно.
— Идем, переночуешь.
— Заря скоро. Камка будить станет. Это я пораньше проснулась просто.
— Хорошо, спать не будем. Идем, я спросить тебя кое-что хочу.
Она подошла, остановилась у входа, да видно, тепло почуяла — как юркнет ко мне в шалаш! Там уже хворост занялся. Она села, поджала ноги, будто всегда здесь и была.
— Я думала, лисы пришли кости красть, — сказала я. — А на них наши имена.
— Те, — фыркнула Очи. — Камка давно все кости под корнями кедра зарыла.
— А ты знаешь где?
— Нет, — мотнула она головой. — Мне ни разу ее выследить не удавалось. Сколько ни пробовала, она замечает; водит, водит, а потом раз — исчезнет. Хитрая, — добавила, усмехнувшись. Очи всегда говорила о Камке так, словно та ей не мать. — В этот раз я и не пошла. Неинтересно уже, да и спать хотелось.
— А зачем зарывать? Ведь говорят, если человек теряется, Камка по тайному имени его находит.
— Да, по имени. Но имя она у духа испрашивает. А сама не хранит и не помнит. Думаешь, она могла бы помнить все имена? — Очи засмеялась. — А если хранить — любой украдет кость да наведет порчу. Нет, надо зарыть. Да и Камка говорит, что жить человек столько будет, сколько кость в земле пролежит и не сгниет.
