Так странно все было, но и прекрасно. Стены пещеры изрисованы были зверями и людьми, которые охотились, убегали, стреляли или играли друг с другом; были там люди в масках, а были в привычной одежде, и все они плыли в неясном, мерцающим свете, качались и плыли. Мы уже успели их разглядеть за дни, прожитые здесь, и думали раньше, что это рисовали девы, кто до нас проходил посвящение. Но в тот момент нам казалось: то не люди, а духи нарисованы на стенах. Вот алчные ээ-борзы, как лютые звери, рычат, и устрашают, и терзают врагов, а воин, что звал их, в них целит копье — чтобы не развернулись и не пожрали его самого; вот люди гонят оленей, а над ними кружатся птицы — это ээ-тоги помогают охотникам; вот в танце с ээ-тай кружатся люди в масках и перьях. А на потолке черные охотники бегут за красным оленем, как Луна за Солнцерогом: то девы-воины идут на вышнее пастбище за небесным оленем — на последнее свое кочевье…
Так странно и прекрасно все было, и я уже не помнила, где мы и сколько времени здесь. Когда позвала нас за собой Камка и мы поднялись и следом за нею пошли, я не знала, во сне это или в яви. Духи по-прежнему окружали меня, их легкие уколы чуяла я на коже. Как прошли по узкой тропе из пещеры, вдоль обрыва, как не соскользнули — не помню, только были уже на лунном утесе, и горел там огонь, а Камкин голос сказал:
— Пусть ваши духи к себе вас возьмут. Дайте мне свои зеркала.
Я не поняла еще, что сказала она, но уже доставала зеркальце, что всегда носила на поясе, чтобы не украли духи, чтобы не было сглаза. Никому чужому нельзя давать свои зеркала, но безропотно их мы Камке отдали.
И вот, как во сне, видела я: по очереди подзывала она дев, сажала напротив костра и велела смотреть через огонь в зеркало. Мне отчего-то смешно было глядеть, как всматриваются девы, пытаясь найти свое отражение, и лица у них комично серьезны. Сначала Очи — но не посмотрев долго, она упала в снег, будто заснула. Потом Ак-Дирьи — та и мига не посмотрела, клюнула носом и лежала, недвижная. Потом Согдай и Ильдаза — но и с ними то же случилось. А я, подавляя приступы глупого смеха, все смотрела, как они, кувыркнувшись, падают и замирают.
Но тут и меня позвала Камка, мое зеркало уже держала в руках. И что-то испугалось во мне, сжалось. Сквозь расслабленность тела, пелену грез и видений с неожиданной ясностью вдруг я поняла: если взгляну сейчас в зеркало — изменюсь, и никогда уже не быть мне прежней. И все во мне закричало, чтобы не делала того — но ноги, мягкие, безвольные, уже несли к костру.
